Русские в довоенной Латвии

Татьяна Фейгмане

Глава I. Русские депутаты в III Сейме (продолжение)

Под знаком сенсации прошло заседание Сейма 4 апреля 1930 г. Тон заседанию был задан коммунистом Ершовым, обрушившим град обвинений в адрес "белогвардейской" газеты Сегодня. Поводом для такого демарша явилась командировка на латвийско-советскую границу Б.С.Оречкина, сотрудника этого популярнейшего издания. Выбор времени и места командировки не был случайным. В начале 1930 г. мир внимательно следил за развернувшейся в СССР массовой коллективизацией, сопровождавшейся жесточайшими репрессиями. В мировой печати появились сообщения о якобы массовом бегстве крестьян из "советского рая". Снова оживились надежды на близкий конец советской власти. Учитывая все это, редакция и командировала Оречкина на границу за свежей информацией. Однако последний, как оказалось, попытался выдать желаемое за действительное, сообщая, как он сделал несколько шагов в глубь советской территории, как он общался с крестьянином, бежавшим с советской стороны, какой радушный прием оказывает Латвия перебежчикам и т.п. (266). Естественно, такого рода откровения не могли остаться незамеченными, и после некоторой дипломатической бури Сегодня пришлось покаяться, а незадачливый Оречкин распоряжением министра внутренних дел (во избежание осложнений с СССР) на 6 месяцев был выслан из Латвии.

Выступление Л.Ершова в Сейме могло и не наделать столько шуму, если бы его неожиданно не поддержал Л.Шполянский. Последний заявил, что Сегодня портит отношения Латвии с Советами; претендуя на звание европейского органа печати, в действительности занимается некорректными выпадами в адрес соседнего государства. Он напомнил, что в свое время Сегодня чрезвычайно бестактно выступила против нового советского полпреда Свидерского. Из-за Сегодня неоднократно возникала переписка между иностранными ведомствами Латвии и СССР (267). Естественно, это выступление не могло остаться неуслышанным. С мест раздавались крики: "Новый сменовеховец нашелся!", "Смотри, Ершов, еще в твою партию запишется! " и т.п.

Молниеносной была и реакция Сегодня, заметившей, что "при всей гибкости г.Шполянского, при всех его уклонах - это новая позиция, нечто "новое" и симптоматическое для всей установки г. Шполянского" (268). Наиболее оперативно и остро на "солидарность Шполянского с коммунистом Ершовым", отреагировал М.А.Каллистратов, наиболее левый из числа русских депутатов. С присущей ему импульсивностью М.А.Каллистратов резко критиковал попытки "надеть намордник на прессу". Он же выразил недоумение столь резкой переменой позиции своего коллеги и заявил о своей солидарности с газетой Сегодня, замечая при этом, что не разделяет, например, ее негативной позиции в отношении Торгового договора с СССР (269). В свою очередь, Л.В.Шполянский на заседании Сейма 9 апреля 1930 г. язвительно заметил, что выступление Каллистратова в защиту Сегодня носит рекламный характер. Он же по-прежнему поддерживает решение о выдворении Оречкина из Латвии (270).

Вместе с тем Л.В.Шполянский вошел в историю не только благодаря своим политическим изгибам. У него были и дельные выступления о несправедливостях при распределении семян, о недопустимо низких ценах на лен, о подушном налоге (271). Всеми силами Л.В.Шполянский пытался снискать себе популярность на ниве защиты крестьянских интересов, где ему постоянно приходилось сталкиваться, в особенности с Каллистратовым, не желавшим с кем-либо делиться лаврами крестьянского заступника. Наступали "на ногу" Шполянскому и социал-демократы, старавшиеся перехватить голоса русского латгальского крестьянства. Как и прочие русские депутаты, Л.В.Шполянский не забывал и о русской школе, лишний раз подчеркивая ее незавидное положение. Он приводил примеры, когда русским школам приходилось ютиться в совершенно для этого неприспособленных помещениях (в деревне Морквины Прейльской волости, в Ружинах и др.). Он обращал внимание Сейма на недопустимое отсутствие русской средней школы в Яунлатгальском уезде. Кроме того, он настаивал на передаче ряда школ из ведения Белорусского в Русский отдел Министерства образования, мотивируя это тем, что в этих школах будто бы в большинстве своем обучаются учащиеся русской национальности. Депутат остро реагировал на выступление К.Декенса (ЛСДРП), заявившего, что якобы латышские школы обеспечены хуже, чем школы меньшинств (272).

Однако двурушничество Л.В.Шполянского не могло оставаться незамеченным. Популярность его падала. И немалая заслуга в этом принадлежала Сегодня и ее дочернему изданию Сегодня в Латгалии. Так, 12 июня 1930 г. в Сегодня появилась заметка-опровержение о том, что якобы Шполянский вел переговоры с главой Кабинета насчет отпуска дополнительного пособия на старообрядческие церковные надобности. На самом же деле ходатаем по этому вопросу был М.А.Каллистратов (273). 21 июня 1930 г. в этой же газете появилась заметка "Как Шполянский вводит в заблуждение крестьян", в которой изобличались попытки последнего приписать себе заслуги в наделении крестьян прирезами, причитающиеся М.А.Каллистратову, Г.С.Елисееву и другим русским депутатам (274). В номере от 7 августа газета информировала читателей, что в селе Малиновка Даугавпилсского уезда крестьяне не желали слушать Шполянского и требовали дать слово Каллистратову (275). С новой силой кампания против Шполянского поднялась зимой 1931 г., в преддверии выборов в самоуправления. Вопреки ранее принятому решению о выставлении на выборах в Даугавпилсскую уездную управу единого русского списка, Шполянский (включив своих людей в указанный список) отдельно выставил еще и земский список. Эта выходка вызвала недоумение даже в числе его сподвижников по Объединению русских волостных и общественных деятелей. Кроме того, выявилось, что шполянковцы ко всему еще договорились о передаче голосов, поданных за земский список - социал-демократам. "Ко всем политическим комбинациям депутата Шполянского и компании латгальцы давно привыкли. Этот запутавшийся в тенетах собственных хитросплетений деятель давно уже отпугнул от себя всех мало-мальски сознательных людей" (276), - писал Т.Павловский, полгода спустя ставший депутатом IV Сейма. Шполянского уличали и в том, что он восстанавливает православных против старообрядцев. Этой теме была посвящена статья в Сегодня в Латгалии за подписью "Пыталовец" (судя по всему ее автор принадлежал к руководству РКО). Им был затронут болезненный вопрос о конфессиональных противоречиях в русской среде. Если в первые годы существования Латвии недоверие между православными и старообрядцами можно было понять, то за время работы II Сейма старообрядческие деятели доказали, что не отказываясь от своих вероисповедных интересов, они в то же время деятельно отстаивали и общерусские нужды. В качестве примера "Пыталовец" приводит деятельность М.А.Каллистратова, который будучи членом бюджетной комиссии добился ассигнований на Учительский институт, 3 русские ремесленные школы, на летние колонии для детей из малоимущих семей, русскую сельскохозяйственную школу. И в III Сейме Каллистратов выступал в защиту русских пенсионеров и русских воинов. «К глубокому сожалению, последние месяцы показали, что не все русские деятели сознают большую важность сглажения шероховатостей между обеими вероисповедными группами русского населения. Почин же в этом нежелательном деле принадлежит депутату Шполянскому" (277). Недовольство "вождем" царило и в стане земцев. Часть из них стала переходить в набиравшее силу РКО.

Увы, выборы в самоуправления, состоявшиеся весной 1931 г., еще раз продемонстрировали тщетность усилий по консолидации русских сил. Например, на выборах в Рижскую городскую думу (28-29 марта) фигурировали три русских списка. Договориться о едином списке опять не удалось. В итоге русские голоса разделились между Списком русских объединенных организаций (РНО-РНС), Трудовым списком (М.А.Каллистратов и Союз русских учителей Латвии) и Старообрядческим списком (правые старообрядцы). Состав этих списков еще раз подтверждал, что конфессиональные различия не играют более существенной роли. Например, староверы фигурировали во всех трех списках. Все более заметной становилась политическая дифференциация. Более право настроенные круги русских рижан голосовали за Список русских объединенных организаций, склонявшиеся влево - за Трудовой список (а также за ЛСДРП или независимых социалистов). Всего в 1931 г. русским удалось провести 4 гласных в Рижскую городскую думу: М.А.Каллистратова, М.Д.Кривошапкина, К.А.Янковича и В.Г.Кудрячева.(Через несколько месяцев Каллистратов отказался от мандата и его место занял А.Г.Шершунов, который также некоторое время спустя уступил его Б.В.Евланову.) Надежды на то, что количество русских, голосующих за русские списки, значительно увеличится - не оправдались. Появление Трудового списка только в слабой степени поколебало группы рабочих и служащих, которые подают свои голоса за с.-д. (278). Конфуз вышел и у социал-демократов. Русский рабочий Г.Н.Иванов, занимавший шестнадцатую позицию в их списке, в Думу не прошел, хотя ЛСДРП получила в ней 28 мест. Представители меньшинств, из-за вычеркиваний избирателями, оказались за бортом (из 62864 избирателей, голосовавших ла ЛСДРП, 2198 вычеркнули Г.Н.Иванова). Случай был настолько вопиющим, что руководство партии вынуждено было принять решение об изменениях в составе думской фракции (279).

Расстановка сил в Рижской думе напоминала ту, которая была в Сейме. Об этом красноречиво свидетельствуют сохранившиеся для истории показания Б.В.Евланова. "В Рижской городской думе гласные делились на два крыла (буржуазные партии, к которым примыкали и представители немецкого, еврейского и польского меньшинств и 3 русских гласных) и левые (с.д. и коммунисты), - отмечал он. - Я не примкнул ни к одному крылу. Во всех вопросах городского хозяйства, касавшихся просвещения (школ), социальных вопросов (соц. обеспечения и положения город. служащих и рабочих), обложения имущих классов и т.п. я всегда голосовал с левым крылом, в некоторых чисто хозяйственных вопросах, касавшихся городских предприятий, я голосовал с правым крылом, стараясь всегда руководствоваться началами хозяйственной целесообразности, социальной справедливости и русскими культурными интересами. Конечно, благодаря такой своей позиции "дикого", ничего реального (в смысле добывания для к.-либо русских культ. начинаний субсидий, устройство кого-нибудь на должность и т.п., что у нас всегда ставилось в особую заслугу гласного) я не мог достичь, не находя поддержки ни у того, ни у другого крыла" (280).

Похожая картина наблюдалась и в других самоуправлениях, где имелся существенный массив русских избирателей, и им удавалось добиться своего представительства. "Разрозненность русских наше несчастье, - замечал Е.М.Тихоницкий, - а идея единения настолько ценна для нашего существования, что для ее оформления нужно поступиться всякого рода спекулятивными расчетами о преимуществах той или иной отдельной группировки" (281). Однако голос разума снова остался неуслышанным.

Шполянский по-прежнему продолжал удивлять своей непоследовательностью. Так, весной 1931 г. при обсуждении законопроекта о советских гарантийных кредитах при постатейном чтении он голосовал против. Однако при голосовании за законопроект в целом - за (282).

Особняком среди русских депутатов возвышалась фигура И.Поммера. "По натуре своей он был не только монах, но и крупный политический деятель, горячий, страстный оратор, он весь горел борьбой против большевиков и партий, поддерживавших их. Его речи всегда вызывали страсти и прения. Он говорил логично и постоянно имел веские письменные доказательства правоты своих утверждений" (283), - таким выведен облик этой бесспорно незаурядной личности в воспоминаниях Г.Гроссена. Все выступления архиепископа, несмотря на высокий духовный сан, были исключительно политизированными. В основе его речей была защита интересов Православной церкви, а также резкие нападки на социал-демократов. Поэтому речи И.Поммера нередко сопровождались бурной реакцией левого фланга. Какой бы вопрос ни обсуждался в Сейме, если И.Поммер брал слово, то можно было заранее предугадать, что большая часть его выступления будет посвящена разоблачению "доморощенных марксистов". Без устали громил он социков, понастроивших себе особняки, имеющих по 3-4 оплачиваемые должности, и в то же время пытающихся представить себя защитниками безработных и бездомных. Он утверждал, что даже правые депутаты не ведут столь праздного образа жизни, как социал-демократы (284). Неустанно И.Поммер напоминал левым их оппортунизм в вопросе создания независимой Латвии, их заявления, что независимая Латвия не цель, а только средство для достижения цели. И.Поммер неоднократно повторял, что якобы Ф.Циеленс осенью 1918 г, выступая в Уфе, призывал не верить латвийскому правительству, а сражаться с ним в рядах красной армии. Болезненные уколы делались им и в адрес других лидеров латвийской социал-демократии (285). Подчас в его речах сквозила мысль, что латвийские социал-демократы (например, по отношению к Православной церкви) еще хуже российских большевиков. Можно строить лишь догадки о причинах столь утрированной оценки левого фланга, хотя известные причины для этого у И.Поммера были. Не оставались в долгу и социал-демократы, сопровождавшие выступления Владыки выкриками: "Монархист!", "Черносотенец!" и т.п.

Но самым скандальным оказалось выступление И.Поммера в Сейме 3 июля 1931 г. В повестке дня значился вопрос о пенсиях духовенству. Социал-демократы первыми задали тон, когда на трибуну взошел Н.Калниньш, и стал обосновывать нецелесообразность выплаты пенсий духовенству. При этом он заметил, что И.Поммер якобы в свое время принадлежал к Союзу русского народа, и допускал некорректные выпады в адрес инородцев (286). Поэтому уже сам выход архиепископа Иоанна на трибуну предвещал скандал. Как и следовало ожидать, И.Поммер вновь приступил к изобличениям "марксистов". Он заявил, что упомянутый Н.Калниньш, был якобы большевистским комиссаром, Ф.Мендерс в 1917 г. вернулся в Россию вместе с Лениным в пломбированном вагоне и т.п. (287). Эти утверждения настолько переполнили чашу терпения социал-демократов, что они от слов (выкриков типа: "Ложь!", "Хулиган!") перешли к делу. Первым к оратору подбежал депутат Я.Вишня и бросил в него ворох бумаг. Вслед за ним к архиепископу подбежал другой с.-д. Улпе и бросил в него толстую бюджетную тетрадь... В Поммера продолжали лететь всякие предметы... К нему подбежали депутаты Бастьянс, Циеленс и Леиньш и встали перед ним в угрожающей позе. Эти три депутата силой столкнули его с трибуны... Никто из депутатов не двигался с места, чтобы защитить своего коллегу от насилия. Только депутат Кириллов бросился на помощь...(со стороны правых депутатов слышались возгласы: "Вот какова ваша демократия!", в то же время Ф.Мендерс кричал: "Пусть этот Иоанн пишет в своих монархических газетах, но с трибуны Сейма он не смеет говорить так бесстыдно!") (288).

Примечательно, что несколько дней спустя, М.А.Каллистратов посчитал нужным выступить в защиту И.Поммера, хотя никогда не числился в его сторонниках. "Я не являюсь поклонником депутата Поммера, - заявил он. - Я склонен считать спорными некоторые выдвинутые им на прошлом заседании положения. Я далек от огульного обвинения левого крыла в том, что оно враждебно ко всему русскому, что оно при известных обстоятельствах отказывает русским в поддержке <...> Левое крыло может быть использовано в интересах русского населения" (289).

Между тем, III Сейм отходил в историю. Неумолимо приближались выборы в IV Сейм, к которым русские политические деятели, как и прочие, готовились загодя.

Роль звена, связующего русские группировки, попытался взять на себя Совет общерусских съездов, образованный решением Общерусского съезда в Резекне 29 декабря 1929 г. Однако вскоре обнаружилось, что с таким трудом достигнутое на нем единство оказалось мифом. Только почти через год (14 декабря 1930 г.) состоялось первое заседание Совета Общерусских съездов, постановившее продолжить работу по объединению русских сил. Удалось также принять решение, что Совет является национально-политической организацией, в задачи которой входит: 1) объединение всего русского населения Латвии, 2) установление сотрудничества русских общественных деятелей с членами Сейма, 3) всесторонняя защита прав русского населения (290). В целом же, заседание Совета характеризовалось переплетением разумных идей и амбициозных выпадов, что в конечном итоге не дало ожидаемого результата. Более конкретный разговор о возможности объединения русских сил на выборах в IV Сейм состоялся на заседании Совета общерусских съездов в мае 1931 г. Однако почти ни у кого не было иллюзий относительно возможного союза с группой Шполянского. В то же время, между блоком И.Поммера и РКО вроде бы не было неразрешимых противоречий. В качестве основания для выдвижения единого списка РКО выдвигало три условия: национальность, демократичность и признание приоритетными русских крестьянских интересов. Таким образом, казалось, что обе эти группировки могли бы в Латгалии выставить единый православный список, к которому не мешало бы привлечь и земцев, что было бы реально, если бы только этому не мешал их лидер. Тогда в Латгалии было бы два русских списка, составленных по конфессиональному признаку .(291).

Разлад в русских кругах не унимался. Продолжалось брожение внутри Объединения русских волостных и общественных деятелей. Как видно из статьи в Сегодня в Латгалии, подписанной псевдонимом "Земец", разногласия в кругах земцев начались тогда, когда Шполянский предпочел союзу с Каллистратовым и Елисеевым, дружбу с правыми русскими депутатами. В то время как земцы декларировали перед выборами, что будут бороться в Сейме за отмену подушного налога, Шполянский не занял достаточно четкой позиции по этому вопросу. В упрек ему ставилось и то, что он уклонился от голосования при рассмотрении вопроса о налоге волостных самоуправлений. И, наконец, во время последних выборов уездных самоуправлений, Л.В.Шполянский способствовал распаду русских сил (292).

Были попытки скомплектовать единый русский список в Земгале, где у русских было мало шансов завоевать мандат, после неудачи с выбором С.Р.Кириллова (293). Особенно горячим поборником единого списка в Земгале был М.А.Каллистратов. Однако время шло, а за красивыми разговорами не просматривались конкретные дела. Были лишь размышления о причинах, мешающих русским объединить свои силы. Например, Б.В.Евланов, анализируя ситуацию, полагал ее естественной, поскольку выборы в Сейм являются политическим актом, и поэтому политические расхождения не могут не вызвать выставления различных списков (294). И все же, отчаянные попытки спасти положение продолжались (были опасения, что из-за несогласованности действий русское представительство в новом Сейме может сократиться). Последней надеждой оставалось назначенное на 3 августа 1931 г. заседание Совета общерусских съездов, хотя мало кто верил в его успех. На долгожданном заседании Совета были выдвинуты три предложения: 1) выставлять единый русский список по всем округам в одном и том же составе при обязательном условии, чтобы все кандидаты были русской национальности (подчеркнуто - Т.Ф.); 2) списки составляются по территориальному принципу; 3) по Риге выставляется список во главе с архиепископом И.Поммером, в Земгале - во главе с С.Р.Кирилловым, а в Латгалии четыре русских списка: старообрядческий во главе с М.А.Каллистратовым, списки РКО, земцев и православных избирателей. Но, опять-таки, при непременном условии, чтобы все кандидаты были исключительно русской национальности (295).

Даже беглого взгляда на эти предложения достаточно, чтобы заметить, что волна национализма захлестнула и русские круги. Указанные предложения вызвали разноречивую реакцию. Несомненно, И.Поммер усмотрел в них личный выпад против себя. Владыка заявил, что поддерживает первое предложение, однако отказывается от выставления своей кандидатуры в этом списке. "Мне всегда казалось, что для защиты прав, интересов и достоинства Православной церкви нельзя опираться только на одну какую-либо национальную группу"(296), - подчеркивал православный латыш И.Поммер. Свою точку зрения на страницах Сегодня попытался разъяснить и Б.В.Евланов, видевший смысл меньшинственного права в том, чтобы каждая национальная группа имела своих представителей, обладающих правом говорить от имени своей народности. При этом, правда, он оговаривался, что фамилии кандидатов не обязательно должны кончаться на "ов", и что никто не собирается копаться в национальном происхождении того или иного кандидата. Для нас совершенно достаточно, если тот или иной кандидат идет в Сейм, как русский и для защиты русских национальных интересов (297), - заключал Б.В.Евланов. В то же время известный старообрядческий просветитель И.Н.Заволоко (баллотировавшийся по списку И.Поммера) придерживался иной позиции. "В выдвинутых предложениях усиленно подчеркивается момент национальности, что может поставить в неудобное положение многих видных и полезных русских общественных деятелей, носящих почему-либо нерусскую фамилию" (298), - подчеркивал И.Н.Заволоко.

В итоге, русским политическим деятелям не удалось прийти к согласию. Стало очевидным, что и на этих выборах единого русского списка не будет, что левым старообрядцам, земцам и РКО, с одной стороны, и сторонниками И.Поммера - С.Кириллова, с другой - сговориться не удалось (299). Таким образом, на выборах в IV Сейм все русские группировки стартовали самостоятельно. Всего на выборы в этот Сейм было выдвинуто 9 русских списков. "Вожди" русских и евреев (у евреев также было 9 списков - Т.Ф.) опять не осознали уроков прошлого, опять не побороли центробежных и персональных сил и идут на выборы расстроенными рядами" (300), - констатировал М.И.Ганфман.

Чем же были примечательны русские списки на последних парламентских выборах Первой республики?

РКО, не сумевшее на прошлых выборах пробиться в Сейм, на некоторое время замерло. Только 16 февраля 1930 г. в Яунлатгале состоялся II съезд этой партии. По своему составу он был более представительным, чем первый. С докладом о задачах РКО выступил Б.В.Евланов. Прежде всего, он старался обосновать необходимость существования самостоятельной русской крестьянской партии. На его взгляд, крестьянство повсеместно начинало выступать в качестве самостоятельной силы (идеология ТКП - Т.Ф.). Пробуждается самосознание и в русском крестьянстве Латвии. Но влиться в крестьянские партии латышей или латгальцев русский крестьянин не может (Sic!), - не говоря уже о некоторых его хозяйственных отличиях, этому препятствуют его национальные интересы. Поэтому необходима своя организация, преследующая одновременно и социально-экономические и национальные задачи. С этой целью и создано РКО. В свою очередь, доклад С.И.Трофимова был посвящен политической линии РКО, которая может быть только одна: не уклоняясь ни вправо ни влево с демократической дороги, идти своим путем. Русскому крестьянину в Латвии не нужна "рабоче-крестьянская власть" с Востока, но не менее чужды ему и некрестьянские диктатуры с Запада. С.И.Трофимов коснулся также взаимоотношений РКО с другими русскими группировками. С правыми православными кругами у РКО прежде всего расхождения по линии национальной, так как первые национальный момент пытаются растворить в понятии православности. Со считающей себя "левой" организацией земцев РКО не по пути потому, что у последних нет ни своей идеологии, ни программы, а все построено на личном моменте. Ближе всего для РКО группировка депутатов Каллистратова и Елисеева, с которыми и установилось сотрудничество (301).

Поиск возможных союзников свидетельствовал о серьезности намерений РКО. Знаменательно также, что для удовлетворения крестьянских нужд партия готова была искать себе союзников среди латышских и латгальских партий, в отстаивании же национальных интересов готова была к сотрудничеству со всеми русскими группировками. Не прошло и года (25 января 1931 г.) как собрался третий по счету съезд РКО, в котором участвовало 130 полноправных делегатов. Ряды РКО пополнились за счет земцев, разочаровавшихся в своем лидере. С обстоятельным докладом вновь выступил признанный лидер РКО С.И.Трофимов. Он заметил, что партия растет и расширяется, и не только Яунлатгальский уезд покрыт сетью ее отделений, они имеются и в других уездах Латгалии. Он вновь обратился к вопросу о союзниках. О депутате Шполянском думать не приходится, - заметил С.И.Трофимов. - Вся его политическая агитация окрашена исключительно личными мотивами. Его дела постоянно расходятся с его словами. Перед крестьянами он выставляет себя левым, а в Сейме входит в правую коалицию. Депутат Кириллов слишком бездеятелен, чтобы можно было от него ожидать какой-либо пользы, и сплошь и рядом занимает позицию враждебную крестьянским интересам. С.И.Трофимов снова подтвердил, что наиболее симпатичны ему депутаты Каллистратов и Елисеев, хотя и с ними имеются частные разногласия (302). О необходимости более четких программных установок говорил Б.В.Евланов. В качестве идеала он видел республику самостоятельных крестьян. Обеспечить за каждым тружеником земли достойное существование, из каждого крестьянина сделать просвещенного крепкого хозяина (303), - в этом усматривал Евланов смысл работы крестьянской партии. Однако он не мог не понимать несбыточности своих надежд. Позднее, находясь в застенках НКВД и анализируя свою прошлую деятельность, он констатировал, что "во-первых, рядовой крестьянин чурался всяких партий, а, кроме того, крестьянской массе наши лозунги и платформы все же чужды, малопонятны. Что ей мечтать о какой-то крестьянской гегемонии, когда животики подводит!" (304).

Хотя упомянутый съезд имел место за 10 месяцев до выборов в Сейм, было ясно, что РКО будет серьезно бороться за пропуск в политическую элиту Латвии. 9 августа 1931 г. в Резекне состоялся IV съезд РКО, подтвердивший прежние формулировки об отношении к различным русским группировкам, а также окончательно определивший, что партия на предстоящих выборах будет выступать самостоятельно, со своим списком. Ее основные предвыборные положения сводились к следующему: сокращение всех государственных расходов путем уменьшения штата чиновников и окладов чиновникам высшей категории; облегчение налогового бремени для крестьян; объявление моратория для неплатежеспособных крестьян; увеличение цен на лен; выделение прирезов малоземельным (305).

Казалось бы, ничто не угрожало политической карьере М.А.Каллистратова, и его избрание в IV Сейм было обеспечено. Однако предвыборная кампания для М.А.Каллистратова и Г.С.Елисеева оказалась непростой. В самый ее разгар стала распространяться по сути анонимная листовка "Не могу молчать!" за подписью "Ливенец", из которой следовало, что ее автор не может более молчать о том, как его товарищи по отряду - Каллистратов и Елисеев - грабили мирное население, издевались над пленными красноармейцами, расстреливали их; как вешали двух своих товарищей, заподозренных в дезертирстве. "Я молчал долго, - отмечал "Ливенец". - Я ждал и может быть наивно ждал, что Каллистратов и Елисеев свои грехи загладят перед народом своей службой ему - но тщетно. Ярые монархисты на войне превращаются в ярых красных на мирном поприще, а действительным рычагом остается все то же, т.е. корысть" (306).

Несомненно, это была попытка помешать Каллистратову и Елисееву вновь занять депутатские места, скомпрометировав их в глазах избирателей. Но ожидаемого эффекта листовка не вызвала, хотя в Риге ее раздавали пачками на всех русских предвыборных собраниях, а в Латгалии ею наводнены были почти все старообрядческие деревни. Число голосов, поданных за левых старообрядцев в сравнении с предыдущими выборами - возросло. М.А.Каллистратов в четвертый раз завоевал себе место в высшем законодательном органе страны. Из русских депутатов он был единственным кому удалось добиться такого успеха. Правда, Г.С.Елисеев в новый Сейм не попал, но это скорее было связано с его не очень удачной деятельностью в III Сейме, а не с появлением упомянутой листовки. Коллегой М.А.Каллистратова по фракции стал Т.Е.Павловский (307), занимавший в списке лишь пятую позицию. Что же касается кирилловцев, то им пришлось пережить фиаско.

Однако дело о пресловутой листовке (и как впоследствии оказалось - роковой) не было сдано в архив. Как видно из газет, ни для кого не было особым секретом, что под псевдонимом "Ливенец" скрывался бывший боевой товарищ Каллистратова и Елисеева - Фролов. 3 апреля 1933 г.(через полгода после появления листовки) в Латгальском окружном суде состоялось слушание дела по обвинению Фролова в оклеветании депутата Каллистратова. Судебное заседание началось с заявления Фролова, в котором он просил у Каллистратова прощения за содеянное им. После этого М.А.Каллистратов задал несколько вопросов Фролову. В частности, по собственному ли побуждению напечатал он клеветническую летучку, а также на чьи средства она была отпечатана. Фролов ответил, что летучку написал по наущению бывшего депутата С.Кириллова и нынешнего депутата Т.Павловского (Sic!),но на чьи деньги она отпечатана ему неизвестно. Удовлетворившись этими ответами, М.А.Каллистратов заявил, что считает Фролова жертвой своих политических врагов и, ввиду его раскаяния, отказывается от выдвинутого им иска (308). Итоги суда оказались сенсационными, так как Т.Павловский баллотировался с М.Каллистратовым по одному списку, и поначалу они работали в одной фракции. Между тем, столь поспешное закрытие дела, без опроса вызванных в суд свидетелей, оставляло лазейку для различных кривотолков. "Примирение" лишило возможности суд на беспристрастном следствии вскрыть данные летучки. Со своей стороны, депутат Павловский поспешил заявить, что показания Фролова о его причастности к листовке - новый вымысел, новая ложь и клевета, за что он вынужден будет привлечь его к ответственности (309). Но, как видно, до нового разбирательства дело не дошло. И, как покажет время, ни искреннего примирения, ни раскаяния - не было. В 1940 г. Фролов и его товарищ по отряду Ливена - Галактионов, станут главными "обвинителями" Г.С.Елисеева и М.А.Каллистратова.

Некоторый свет на события, связанные с злополучной листовкой, проливают материалы из архивного фонда Политической полиции. В частности, в ходе обыска у М.А.Каллистратова, произведенного сотрудниками этого учреждения в июне 1934 г., ими были обнаружены и изъяты копии нескольких писем, в подлинности которых, судя по известным событиям, вряд ли стоит сомневаться. Прежде всего, это копия письма князя Ливена, адресованного поручику Фролову 24 сентября 1931 г., из которого явствует, что упомянутый Фролов намеревался опубликовать письмо, разоблачающее Каллистратова и Елисеева, однако по совету К.И.Дыдорова отказался от этого намерения. По мнению А.П.Ливена такой способ предвыборной борьбы представляет собой одну из худших теневых сторон демократического парламентаризма. Он отнес это явление к печальным сторонам русской общественной жизни. "<...> Вместо того, чтобы идти вместе, единым списком, мы идем разрозненно, но если уж приходится идти разрозненно, то будем по крайней мере держать добрососедство и бороться с конкурентами только лояльными мерами, а не пасквилями" (310). Но, несмотря на просьбу бывшего командира, пасквиль все же увидел свет, хотя "Ливенцу", под давлением своих соратников, полагавших, что листовка бросает тень на них в целом, и пришлось поспешить с заявлением, что ее появление явилось результатом "злоупотребления доверия со стороны третьего лица" (311). Этой же теме посвящено письмо К.И.Дыдорова - Фролову от 2 октября 1931 г., в котором прямо говорится, что в листовке содержится ложь. Однако Дыдоров соглашается с Фроловым в том, что Каллистратов и отчасти Елисеев, увлекаются коммунистическими идеями, ломают церковь, разрушают семейные устои; упрекает их за поддержку Торгового договора с СССР (312). И, наконец, в письме от 17 октября 1931 г. Дыдоров предлагает Фролову отказаться от всего написанного под псевдонимом "Ливенец", обещая со своей стороны добиться, чтобы Каллистратов и Елисеев не привлекли бы его к суду (313). Не вызывает сомнений, что деятельность Каллистратова и Елисеева не была по душе русским правым кругам, однако они (А.П.Ливен) не считали возможным опускаться до столь низменных приемов борьбы. По-видимому, наличие копий этих писем у М.А.Каллистратова можно объяснить двояко: как желанием Каллистратова получить заверения от своих бывших командиров в их непричастности к пасквилю, так и желанием последних не доводить дела до суда и не выносить сор на широкую публику.

В целом итоги выборов (3-4 октября 1931 г.) для русских оказались не столь плачевными. Им удалось сохранить число своих представителей в Сейме. Выборы в IV Сейм по русским спискам дали следующие результаты (314):

По итогам выборов Блок православных и старообрядческих избирателей сохранил за собой два мандата в Сейме (один от Риги и один от Латгалии). Депутатом Сейма от этого объединения в третий раз стал архиепископ Иоанн Поммер. По этому же списку в Сейм прошел И.В.Корнильев, который в предыдущем Сейме работал вместе со Шполянским. Список С.Р.Кириллова, выставленный в Земгале, не заручился достаточным числом голосов. В целом, количество поданных за блок голосов почти не изменилось в сравнении с предыдущими выборами. Вновь два депутатских кресла оказались заняты левыми старообрядцами: М.А.Каллистратовым и Тимофеем Ефимовичем Павловским. Число голосов поданных за этот список возросло на 2378. В то же время Объединение русских волостных и общественных деятелей потеряло около 3 тыс. голосов и вместо прежних двух сохранило за собой лишь одно место, которое в третий раз занял Л.В.Шполянский. Впервые место в парламенте оказалось за РКО, и его занял Сергей Иванович Трофимов (315). Вне национальных списков в Сейм вновь попал коммунист Л.В.Ершов.

Состоявшиеся выборы продемонстрировали рост числа избирателей, голосующих за русские списки. Если в 1920 г. за них проголосовали 13651 избиратель, в 1922 г. - 29574, в 1925 г. - 43901, в 1928 г. - 57327, то в 1931 г. - 65512 избирателей (316). Вероятно, если бы демократическое развитие страны не оказалось прерванным, число русских избирателей, участвующих в выборах, продолжало расти.