Деньги для русского вуза
Александр Гурин
В начале января 1923 года на вселатвийском съезде русских учителей в Резекне педагоги говорили парадоксальные вещи: сетовали на то, что крестьяне не видят пользы даже от начальных школ и одновременно жаловались на невнимание государства к высшему образованию на русском языке. Никакого противоречия в этом не было…
Небывальщина
Жизнь сегодня поменялась настолько кардинально, что реальная история способна показаться людям несведущим чем–то вроде россказней барона Мюнхгаузена. Простой пример. Представим себе такую картину. Независимая Латвия. Государство гарантирует русским возможность обучения в средних школах на родном языке. Более того. Из данных статистики напрашивается вывод, что нелатыши даже имеют привилегии, настолько много у них «своих» средних школ. А обучение в нелатышских учебных заведениях поставлено так, что латыши нередко отдают в них своих детей ради получения более качественного образования. И вот русские педагоги вместо того, чтобы петь хвалу такому государству, собираются на съезд и… возмущаются национальной политикой властей! Ныне это кажется бредом. Но именно так все и было.
Первый вселатвийский съезд русских учителей прошел 3–4 января 1923 года в Резекне. Почему не в Риге? Потому, что именно в Латгалии проживало тогда подавляющее большинство русских Латвии. Встрече педагогов, увы, предшествовали дрязги: одних политиков и общественных деятелей не пригласили, другие пытались подчинить учительство себе. И все же съезд состоялся и оказался вполне работоспособным.
Чем же были недовольны педагоги?
Казалось, жаловаться им не на что. Средних школ нацменьшинств, повторяю, работало много. Менее чем за три недели до открытия русского учительского съезда сеймовская комиссия по образованию даже пыталась разобраться, с чем связано такое изобилие нелатышских учебных заведений. 15 декабря 1922 года газета «Рижский курьер» в корреспонденции о заседания сеймовской комиссии привела такие данные: в стране работают 60 латышских средних школ и 44 — нелатышских. Добавим, что национальные меньшинства составляли в то время лишь четверть населения, то есть пропорции явно не соблюдались. Причем в русских и немецких учебных заведениях на уроки ходило немало школьников других национальностей. На заседании сеймовской комиссии депутат от Крестьянского союза Бриедис в сердцах даже предложил изменить закон и не пускать латышских детей в «чужие» школы. Мол, недопустимо, что латыши и евреи учатся в русских и немецких школах.
Другие депутаты, однако, не поддержали идею запрета. Социал–демократ Яунзем объяснил стремление части латышей отдавать детей в немецкие школы: там хорошо учат, там педагоги работают в тесном контакте с родительской общественностью. А депутат из немецкой фракции Келлер добавил: немецких школ было бы намного меньше, если бы не готовность родителей жертвовать школам большие средства.
У русских учителей были совсем другие заботы. На первом вселатвийском съезде русских педагогов приводились, например, мнение крестьян, которые считают, что кроме чтения, письма и умения считать школы дают мало полезных знаний для их детей, что необходимо часть гимназий превратить в профессиональные училища. Но эта проблема была не главной на съезде. Он начал работу с обсуждения вопроса о высшем образовании на русском языке. Депутат Сейма Корецкий просто негодовал: «Лишение русского меньшинства права иметь свою национальную высшую школу есть умаление гражданских прав русских Латвии». Между тем русский вуз в стране уже успешно работал!
Профессорский почин
Еще 22 сентября 1921 года группа рижских профессоров учредила новый вуз — Русские университетские курсы. Сделать это оказалось на удивление легко. В изданной в 1926 году к пятилетию этого учебного заведения брошюре сказано просто: вуз учрежден «на основании устава, зарегистрированного Советом русского отдела министерства образования». То есть сами же русские и дали от имени государства добро на открытие в Латвии Русских университетских курсов. Кстати, в той же брошюре категорично утверждалось: «В Латвии около 240 000 русских граждан. Они имеют право на образование всех трех степеней». То есть имеют право на обучение на русском не только в начальной школе, но также в средней школе и в вузе.
Занятия на Русских университетских курсах велись по дореволюционным программам российских вузов. На этих «курсах» учились не только русские: в первые годы работы 25 процентов студентов составляли евреи, 5 процентов — латыши, 10 процентов — эстонцы, литовцы и поляки.
Что же привлекало в русский вуз, к примеру, латышей? Еще не устарели созданные в Российской империи учебники на русском языке, в Латвию эмигрировали из России немало известных ученых, Пожалуй, самой яркой личностью среди них был ректор Русских университетских курсов профессор Константин Арабажин. Литературовед и писатель (на дореволюционном втором Всероссийском съезде писателей его даже избрали генеральным секретарем), до 1917 года публиковал научные труды не только в России, но и на Западе. В начале ХХ века в созданной им в Санкт–Петербурге газете «Северный курьер» считал возможным публиковаться Лев Николаевич Толстой. Согласитесь, у такого преподавателя студентам было чему поучиться.
Но чем же в таком случае был недоволен депутат Сейма Корецкий и почему говорил, будто в Латвии нет русского вуза?
Сейм как спонсор
Парламентарий имел в виду не отсутствие вуза как такового, а всего лишь отсутствие государственного финансирования. И 85 лет назад на съезде русских учителей сам же предложил выход: надо добиться от русского отдела министерства образования выделения денег для русского вуза. Присутствовавшие на съезде учителя (более ста человек) тут же уточнили: да, пусть финансируют, но только не за счет русских школ. Нужны дополнительные деньги. Эти идеи и были отражены в съездовской резолюции.
Сказано — сделано: русские интеллигенты добились своего. Причем деньги принялся выделять даже не русский отдел министерства. Спонсором Русских университетских курсов стал Сейм, который с 1922 года ежегодно предусматривал для них субсидию. Русские и латышские студенты оказались в совершенно равном положении. Поясню. В то время и в Латвийском университете, и на Русских университетских курсах за учебу взималась плата. И оба учебных заведения получали от государства дотации.
Справедливости ради уточним: преподаватель государственного вуза получал намного большую зарплату, чем профессор Русских университетских курсов. Но связано это было не с дискриминационной государственной политикой, а с бедностью русских латвийцев. Русская община в то время состояла преимущественно из крестьян Латгалии (края, в то время, увы, небогатого). В Риге проживало немало эмигрантов из России — людей в большинстве своем приехавших в Латвию ни с чем. И многие студенты Русских университетских курсов не могли платить за учебу столько же, сколько студенты Латвийского университета. С них, кстати, много денег и не брали: год обучения в гимназии (среднее образование в то время было платным) стоил дороже, чем год обучения в русском вузе. И все же, благодаря помощи государства, Русские университетские курсы могли платить профессору за одну лекцию больше, чем многие предприятия рабочему за день работы. В свою очередь, были и такие профессора, которые зарабатывали себе на жизнь в других местах, а на Русских университетских курсах годами трудились бесплатно — ради русской общины.
