ВИТОЛЬД РАЕВСКИЙ

Иосиф Штейман

Статья из сборника «Гуманизм и конформизм». - Daugavpils universitātes akadēmiskais apgāds «Saule», 2011., 56.-62.lpp.

Одним из заведующих кафедрами историко-философско­го факультета Латвийского университета был Витольд Раевс­кий. Он окончил юридический факультет, но защитил доктор­скую диссертацию по истории. Изменение профессии не было редкостью. Модрис Аболиньш тоже получил в этом универси­тете диплом юриста, но преподавал политическую экономию в Даугавпилсском педагогическом институте. Юлиан Спружс изу­чал в университете географию, но диссертацию защитил по истории. Все это в значительной степени объясняется тем, что в годы советской власти историю КПСС и политическую эко­номию преподавали студентам всех специальностей. Поэтому не хватало преподавателей общественных наук. В. Раевский (1929-2001) в 1962-1973 и в 1979-1989 гг. заведовал в Лат­вийском университете кафедрой истории партии. Бывший пре­подаватель этой кафедры Айварс Странга писал, что профес­сор Раевский был очень спокойным и коллегиальным чело­веком. Он любил музыку и был знатоком русской классичес­кой литературы [33]. В этом же сборнике очерков об истори­ко-философском факультете в советское время Инета Лапша пишет, что Раевский осудил тех, кто выступал за ассимиля­цию латышей. А другой автор указывает, что Раевский возра­жал против исключения из университета студента из-за его религиозных взглядов, напоминая, что советское законодатель­ство предусматривает свободу совести. Витольд Раевский был атеистом, но не считал возможным навязывать другим свои взгляды репрессивными методами.

В упомянутой книге очерков, воспоминаний и документов встречаются также весьма положительные оценки деятельнос­ти Эрика Жагара, который написал книгу о событиях в Латвии в 1940-1941 гг., которая была переведена на английский язык.

Профессор Хейнрих Стродс, общавшийся с латышскими эмигрантами в Канаде, рассказывал, что среди них доминиро­вало мнение, что читающий эту книгу Жагара на латышском или английском языках является предателем интересов Латвии.

Жагарс в своей книге объективно изложил факты и не критиковал перемен в Латвии в период советской власти. Это было немыслимо и после смерти Сталина, когда книга появи­лась в свет. Но в то же время Эрике Жагарс в беседах со своими коллегами и студентами говорил, что напечатать не разрешила бы и цензура. Студентка Ева Петерсоне вспомина­ет, что первым преподавателем новейшей истории, который в 1988 году откровенно и свободно начал называть вещи насто­ящими именами, был Э. Жагарс, и этим заслужил признатель­ность и уважение студентов. Он рассказывал об оккупации стран Прибалтики в июне 1940 года.

А преподаватель истории Илгварс Бутулис пишет, что он восхищался Эриком Жагаром как отзывчивым и очень умным и эрудированным коллегой [34].

Заблуждаются те, кто думает, что в советское время было невозможно опубликовать книгу, содержащую достоверные факты и правильные мысли (хотя бы «между строчками»). Илгварс Бутулис стал автором исследования о новотеченцах, которые в девяностые годы 19 века проповедовали социалис­тические идеи в завуалированной форме. Он успешно защи­тил диссертацию по этой теме в Вильнюсе, хотя литовские коллеги первоначально относились к его работе с недоумени­ем. Дело в том, что Бутулис, анализируя газету новотеченцев «Dienas lapa» («Газета дня»), применил метод контентанализа при анализе текстов этого издания. Этот метод был непривыч­ным для вильнюсских историков, но их удалось убедить в его плодотворности.

Рассматривая деятельность рижских историков в советс­кое время, следует отметить, что их литовские коллеги не сразу согласились дать положительный отзыв на докторскую дис­сертацию Витольда Раевского, которую он защитил в Таллинне. Первоначально он намеревался посвятить свою диссертацию критике сталинизма и его проявлениям в Латвии. Но потом решил избрать менее сложную тему — о латышских секциях ВКП(б). В СССР некоторое время функционировали такие национальные секции. Но сомнения литовских коллег были вызваны тем, что их деятельность была малосодержательной. Их члены участвовали в работе местных партийных организа­ций вместе с русскими коммунистами, и как члены нацио­нальной секции делились воспоминаниями о былых годах на своих собраниях. Литовские историки не без основания гово­рили, что упомянутые национальные секции никакой суще­ственной роли не играли и поэтому не могут быть полезным объектом исследования. Но латвийские историки убедили литовских коллег в том, что главным является не тема доктор­ской диссертации, а умение ее автора анализировать и оцени­вать историческое прошлое. А в этом отношении диссертаци­онная работа Раевского отличалась высоким уровнем, и ему в Таллинне присвоили ученую степень доктора исторических наук. Следует отметить, что после восстановления независи­мости Латвии в 1990 году в этой республике создали комиссии для нострификации ученых степеней, т.е. утверждая или от­вергая их, выдавая новые документы тем, кто прошел нострификацию. В Эстонии отказались от такой ревизии и с уваже­нием относились к обладателям старых и новых дипломов. А методы нострификации в Латвии были более чем сомни­тельными. Одна комиссия, которую возглавлял профессор А. Вар- славанс, функционировала в Латвийском университете. Она заменила старые документы новыми практически всем исто­рикам с учеными степенями, в том числе и В. Раевскому. А другая комиссия в Латвийской Академии Наук, которой руко­водил директор Института истории Индулис Ронис, подходи­ла к нострификации выборочно и отказалась утвердить дис­сертации о деятельности коммунистов в Латвии, хотя темы об их деятельности в России посчитали приемлемыми. И. Ронис отвергал диссертации о деятельности латышских большеви­ков во второй половине 1919 года, после того, как они пере­именовали свою партию в коммунистическую, но признавал исследования о тех же большевиках, которые до этого называ­ли свою партию Социал-демократия Латвии (СДЛ).

Такая игра слов была не по душе Витольду Раевскому. В независимой Латвии он преподавал политологию. В одной из своих публикаций (в соавторстве) он сравнивал структуру министерств довоенной Латвии с их структурой в девяностых годах. Отмечалось, что в 1998 году функционировали мини­стерства экономики, культуры, регионального развития и за­щиты среды, которых в прошлом не было [35].

Витольд Раевский был активным членом ученого совета историко-философского факультета, который обсудил многие диссертации историков и философов на соискание ученой сте­пени кандидата наук. Процедура присвоения ученой степени тогда была многоступенчатой. Это санкционировалось тайным голосованием на ученом совете факультета и затем утвержда­лось на общеуниверситетском ученом совете. То есть химики утверждали присвоение ученой степени философам, а истори­ки — математикам... Затем еще предстояло утверждение этих решений Высшей аттестационной комиссией в Москве. Были годы, когда допускался текст диссертации на латышском языке, но позже москвичи требовали ее перевод на русский язык.

Членами ученых советов Латвийского университета были не только его преподаватели, но и научные работники Академии Наук Латвии и профессора Даугавпилсского педагогического института. Сложности возникали при обсуждении диссерта­ций и при тайном голосовании. Член-корреспондент Акаде­мии Наук Латвии Василий Дорошенко часто голосовал про­тив присуждения ученой степени, но весьма положительно оценил диссертацию педагога Даугавпилсского пединститута Татьяны Кузнецовой. А при тайном голосовании оказалась отвергнутой диссертация историка Иосифа Писецкого о внеш­ней политике независимой Латвии до Второй мировой войны, хотя это было высококачественное исследование архивных документов и их глубокий анализ. И. Писецкий владел анг­лийским, немецким и другими иностранными языками, и кол­леги дружно хвалили его диссертацию, что не помешало им по непонятным причинам столь же дружно ее отвергнуть при тай­ном голосовании.

Сложности возникали также с привлечением оппонентов. На защите кандидатской диссертации обязательным было уча­стие не только оппонента с кандидатской ученой степенью, но и одного профессора с ученой степенью доктора наук, а таких было мало.

В вышеупомянутую книгу об историко-философском фа­культете Латвийского университета были включены воспоми­нания философа Вилниса Зариньша, который защищал дис­сертацию об идеологии германских национал-социалистов.

Соискатель владел несколькими иностранными языками и широко использовал зарубежную литературу. Он убедительно разоблачал расизм немецких фашистов, которые утверждали, что арийцы должны быть светловолосыми, стройными и сильными, хотя Гитлер был черноволосым, Геринг — далеко не стройным, а Геббельс — немощным карликом.

В. Зариньш анализировал работу Гитлера «Mein Kamf» («Моя борьба»), книгу Альфреда Розенберга «Der Mythus des 20. Jahrhunderts» («Миф 20 века»), работу расиста Р.В. Дарре «Blut und Boden» («Кровь и земля»). Официальным оппонентом В. Зариня согласился быть академик Петерис Валескалнс вице-президент Академии Наук Латвии. Но он сообщил, что не сможет, и его заменил профессор из Даугавпилса.

В Риге ученые степени кандидата исторических наук при­суждали три ученых совета Латвийского университета, Ин­ститута истории Академии Наук и Института истории партии. Так как докторов наук было еще мало, то часто они были членами всех этих ученых советов. А докторские диссертации обычно защищали в Москве и Ленинграде.

Витольд Раевский тесно сотрудничал с другими историка­ми и философами, в том числе с философом Микелисом Ашманисом. Их сблизило свободомыслие. В. Раевский отказался подписать документ, в котором осуждался преподаватель эсте­тики Академии Художеств Латвии за «преклонение перед За­падом». Он конфиденциально сказал своим друзьям, что симпа­тизирует московским диссидентам, которых судили за критику отсутствия демократических свобод в СССР.

Среди историков и философов в Латвийском университе­те были люди разного возраста.

Эрнстс Карповиц родился в 1892 году в Дундаге и состоял в КПСС с 1909 года. В 1919 году он был председателем испол­кома Вентспилсского уезда. В 1931 году окончил Институт красной профессуры в Москве и в 1953 году стал профессо­ром, доктором философских наук. В 1960 году опубликовал работу «Материя и движение», а в 1965 году книгу «Немецкая классическая философия».

На кафедре Раевского работали педагоги разных способ­ностей. Большие надежды возлагались на Айвара Страуме и Виталия Шалду. Страуме защитил диссертацию о национальных отношениях в Латвии, а Шалда исследовал деятель­ность латышских социал-демократов в царское время.

Профессор Албертс Варславанс посвятил свою научную работу внешней политике Латвии и защитил докторскую дис­сертацию в Ленинграде. Он был проректором университета по научной работе и заботился о подготовке новых кадров. Он информировал одного из профессоров, что Айварс Странга является очень одаренным историком, и убедил этого профес­сора стать официальным оппонентом Странги на защите его диссертации в Вильнюсском университете. А. Варславанс в течение ряда лет был заведующим кафедрой всеобщей истории.

На кафедре Раевского работали иногда и малоспособные преподаватели. Одним из них был Буль. На защите его дис­сертации член ученого совета спросил у него, согласен ли он с документом, который цитировал? Соискатель с недоумением ответил: «Но ведь так тут написано!» Ему было невдомек, что диссертант может критически оценить написанное или аргу­ментировать состоятельность цитированного.

Одним из талантливейших педагогов на факультете был Петерис Зейле. Как явствует из рассмотренной выше книги об университете, он обоснованно считал, что курс эстетики следует преподавать не только на отделении философии, но также историкам. Сам он издал в Москве весьма ценную кни­гу о латышском фольклоре. В дальнейшем П. Зейле написал очень содержательную работу о немецком философе Ницше и опубликовал очень ценные исследования об истории культу­ры Латгалии. Деятельность П. Зейле была весьма многообраз­ной. Он возглавил секцию критиков Союза писателей Латвии. Он исследовал творчество художников Латвии. Он опублико­вал очень содержательные работы об истории Латгалии.

Бывший преподаватель Рижского политехнического ин­ститута Микелис Ашманис стал заведующим кафедрой в уни­верситете. Когда ректор спросил его, доволен ли он этим на­значением, Ашманис ответил: «Конечно, доволен, теперь надо мной будет одним дураком меньше». То, что его ответ мог быть истолкован, что среди дураков и ректор, Микелиса не смущало. Его независимость и сарказм пришелся по душе Раев­скому. М. Ашманис посвятил свою научную работу проблемам мировоззрения. Его первая книга по этой теме не понравилась в отделе науки ЦК КПЛ из-за оригинальности суждений, не соответствовавших устоявшимся официальным стандартам. Работники ЦК поручили заведующему отделом общественных наук Министерства высшего образования Пазичу организо­вать обсуждение книги Ашманиса с целью ее осуждения. В защиту автора в Малой ауле университета выступили только два участника обсуждения, которые подчеркивали, что автор книги не повторяет пройденных азов, а излагает новые идеи и аргументы. Остальные предпочли отмолчаться, чтобы не драз­нить начальство. В ЦК философу Лайзану и его соавтору по­ручили опубликовать в журнале «Коммунист Латвии» рецен­зию, осуждающую книгу Микелиса Ашманиса.

Все это показывает, в какой обстановке проходила дея­тельность историков и философов университета. Но, невзирая на трудности и препятствия, Витольд Раевский и его едино­мышленники оказали благоприятное влияние на своих сту­дентов.

33 Personību struktūras idejas (1944. - 1991.). Rīga, 2010. - 80.lpp.

34  Там же.- 71.lpp.

35 Rajevskis V., Rajevska F. Valsts varas institūcijas Latvijas Republikā. - Rīga, 1999. - 28.lpp.