Русские в Латвии. История и современность

РУССКИЕ В ЛАТВИИ. Исторический очерк. Конец XII - начало XIII в.

В.Преображенский,

приват-доцент Русского Ииститута Университетских знаний

Широко раскинулась Восточно-Европейская равнина. От­деленная на востоке от необозримых пространств Сибири вытянувшимся в меридиональном направлении Уральским хребтом, на западе дотянулась она до самого Балтийского моря - Латырь-моря русских былин. Здесь-то, на окраине равнины, а по представлениям древнего русского человека - на окраине мира - по обеим берегам Двины-Даугавы и Гауи, по этим рекам проходили пути "из варяг в греки", приютилась страна, в Х-ХII веках заселенная финскими и балтийскими племенами1. Смешение упоминаемых в на­чальной русской летописи племен - летигола и сель, земигола и корсь с проживавшими в северной части ливами (у Нестора - ливь), дало этнографическую основу латыш­ской (или «летской», как ее называли В.Кюхельбекер, А.Бес­тужев, Н.Карамзин вслед за немецкими источниками) народности. Но не финской крови суждено было дать ант­ропологические и языковые признаки вошедшим в тесное с ними соприкосновение балто-славянским (или индо-европейским) племенам. Как латыши, так и восточные славяне (и прежде всего русские, в язык и обычаи которых вошло немало финских элементов), наложили свой господствую­щий отпечаток па возникшие путем смешения народности; точно так же обстояло дело и с языками. Сохранившееся и доныне сходство русского и латышского языков, по призна­нию лингвистов, ближайших между индо-европейскими на­родами родичей, удобнее всего проследить на фактах объяснения некоторых современных русских слов из утра­ченных уже нами в живом языке, но сохраненных еще ла­тышами - коренных слов или их старинных значений.

Так, слово «говядина» (а не «коровятина») приобретает ясный смысл от забытого нами древне-славянского «говядо» и латышского «govs» (корова), «поярковый» (напр., шляпа) - от древне-славянского «ярина» и латышского «jērs» (ягне­нок), «деготь» - от «degt» (гореть), «мытарь» (ср. «неумытный должник») - от «muita» (таможня)2, страдный (напр. пора) - от «strādāt»  (работать, а не «страдать»)3, «стезя» (ср. «ни зги не видно») - от «stiga» (тропа), «изба» (истъба) - от «istaba» (комната), «полк» - от «pulks» (множество); церковно-славянское «толковник» (напр., «перевод 70 толковников»), от ста­рославянского тлъкъ, латышское tulks (толмач); «утекать» (ср. «наутек») - от «tecēt» (бежать мелкими шажками) и т.д. Мудреного во всем этом ничего нет: русский язык, разви­ваясь на новых местожительствах восточных и южных балто-славянских племен, вбирая в себя новые финно-угорские, хазарские, печенегские, половецкие, скифо-сарматские, а впосдедствии и татаро-монгольские элементы, непрестанно отдалялся от своей балто-славянской первоосновы и приобретал все новые и новые региональные очертания, что можно особенно хорошо проследить на огромном количестве областных названий растений, животных, названий одежды, строений, орудий производства, даже божеств, де­монов и нечистых духов в различных регионах необозри­мой России. В то же время латышский язык, оставаясь на своем старом местожительстве и контактируя всего лишь с ливами на севере и кривичами на востоке, а после завое­вания немецкими крестоносцами всего лишь с русскими купцами, постоянно посещавшими латышский край и по­сле его порабощения Немецким Орденом и Рижским архи­епископом сохранили в своем языке - и в лексике и в грамматике - больше древних элементов. Тем самым ла­тышский язык (вместе с литовским) является драгоцен­нейшим источником для сравнительного языкознания, в том числе и для объяснений многих фактов и явлений русского языка.

Родство, обусловленное общим балто-славянским происхождением, географическое соседство, отсутствие естественных преград, наличие удобных водных путей - стали причиной ранних связей предков русских и латы­шей, и после обособлений и разъединений восточно-­славянских и восточно-балтийских племен. Эти связи, бытовые и военные столкновения, нередко обусловлен­ные умыканием жен, «производственные» - обмен цен­ностями материальной культуры - оружием, сельскохозяйственными и ремесленными орудиями, (например, ткацкого мастерства, гончарного ремесла, плотничества), торговые и культурные связи, - выявля­ются языковедами, археологами, этнографами. Даже нынешнее название русских у латышей (krievi) хранит воспоминание о той седой старине, когда впервые ста­ли встречаться с кривичами (тогда еще название пле­мени !) летигола и сель4 .

На родство и общее происхождение восточно-славян­ских и восточно-балтийских племен указывают общие кор­ни названий предметов, охватывающие все отрасли материальной и духовной жизни. Приведем несколько при­меров, сгруппированных по темам  5:

Астрономические понятия, климатические явления: день (diena), вечер (vakars), ночь (nakts), тьма (tumsa), солнце (saule), месяц (mēnesis), звезда (zvaigzne), небеса (debesis), зима (ziema), снег (sniegs), лед (ledus), серел «толстый ледя­ной наст» (sērsna), слана, солона «иней» (salna «мороз»), туча (tūce), мгла (migla), роса (rasa), дым (dūmi), огонь (uguns).

Деревья, кусты, фрукты, ягоды: береза (bērzs), липа (liepa), ель (egle), ольха (alksnis), клен (kļava), осина (apse), ясень (osis), ива (ieva «черемуха»), лоза (lazda), земляника (zemene), брусника (brūklene), журавина «клюква» (dzērvene).

Дикие животные и их действия: зверь (zvērs), волк (vilks), хорь (из дъхорь - dukurs), куна (caune), рысь (lūsis), кусать (kost), соболь (sabulis), олень (alnis - лось), серна (sirna,stirna), тур (taurs), зубр (sūbrs), вепрь (vepris), бодать (badīt), кыль «боров» (kuilis), заяц (zaķis), бобр (bebris), крот (kurmis), еж (ezis), суслик (susuris), грызть (grauzt), веверица «белка» (vāvere).

Птицы: тетерев (teteris), гоголь (gaigals «нырок»), голубь (gulbis «лебедь»), дрозд (strazds), лелек «козодой» (lēlis), жеравь «журавль» {dzērve), орел (ērglis), ворона, ворон (vārna), крук «ворон» (krauklis), выпь (ūpis).

Орудия и производительные действия: орать 'пахать' (art), рало, ратай (arklis,arājs), семя (sekla), сеять (sēt), серп (sirpis), грабли (greblis), урожай (raža), зерно {zirni 'горох'), сито (siets), веять (vētīt), жернова (dzirnakmeņi), молоть (malt), озород 'приспособление для сушки сена' (zārds) сено (siens), жердь (zārdi), мережа 'сеть для ловли рыбы' (meršķis), вятер (venteris), борть 'лесной улей' (burta 'жребий'), жень 'приспособление для добывания меда' (dzeinis), улей (aulis), воск (vaski), бердо 'в ткацком станке' (birde), виток (vīts), нить (nīts), цевка (ķauce, čauča), кудель (kodaļa), цевка (saiva), кий 'палка' (kūja), луб 'кора' (luba), лыко (lūks), смола (smeļi 'смолистые поленья'), пепел (pelni).

Человек, части его тела: борода (bārda), голова (galva), грудь (krūtis), дух, душа (dūša 'отвага'), долонь 'ладонь' (delna), жёлчь (žults), жила (dzīsla), зуб (zobs), исто 'ночка' (īkstis), колено (celis), локоть (elkonis), нос (nāss 'ноздря'), око (acs), перст 'палец' (pirksts), плечо (plecs), плюче 'лег­кое' (plaušas), рука (roka), сердце (sirds), слина 'слюна' (slienas), ухо (auss).

Человек в семье и обществе: деверь (dieveris), зять (znots), мать (māte), свояк (svainis), семья (saime), ятровь 'жена брата мужа' (ietere), люди (ļaudis), друг (draugs).

Мифология: усень, авсень (ūsiņš), пекло (pekle), Велес (veli 'души умерших'), Див (Dievs), доля (daļa), Мара, Мора (Māra), навь, навье 'мертвец' (nāve 'смерть'), Перун (Per-k- un-o-s - Pērkons).

Другим уцелевшим памятником контактов славянских и балтийских племен XII века являются так называемые "Двинские камни" с высеченными на них крестами и сла­вянскими подписями, которые сделаны князем полоцким Бо­рисом Всеславичем6. Торговые отношения по Двине привели к основанию укреплений: Кукеноса7 (Коксигаузен, Кокнезе) и Ерсики.

В этих городках, по свидетельству современника, ста­ринного немецкого или скорее онемечившегося летописца Генриха Латыша8 жили не одни латыши, но были также и русские9.

Хронику Генриха в русском переводе можно читать в I томе «Сборника материалов и статей но истории Прибал­тийского края», Рига, 1876, стр. 73 и след. Ссылки на нее в дальнейшем (ГЛ.) делаются по этому изданию (римская цифра означает главу, арабская - параграф).

Относительно национальности вождей этих городов высказывались разные мнения. В русских летописях ерсикский князь назван Всеволодом, кокнесский - Вячко. Н.Карамзин в Истории Государства Российского называет их русскими князьями10. В это же время латышские истори­ки (например, А.Швабе11), признавая ерсикского и кокнесского князей данниками Полоцкого князя, все же считают их природными латышами, называя первого именем Visvaldis, второго - именем нарицательным "Vecākais", то есть старейшина (в Хронике Генриха Латыша - Vetsece). Посколь­ку оба князя были православными и в их городах находи­лись православные церкви, безусловно, в этих городах жило и духовенство - в основном, русское. В городах проживало также немало русских купцов и ремесленников. На терри­тории летиголы проездом задерживались и князья сосед­них русских княжеств. Так, по Ипатьевской летописи, в 1117 у князя Рюрика Ростиславовича на пути из Новгорода в Смоленск в Лючине (Люцине, Ludza), родился сын Ми­хаил. В ознаменование этого события в городе была по­ставлена церковь во имя святого Михаила.

Хроника Генриха-Латыша12, Немецкая рифмованная хроника13, русская Начальная летопись14, панские буллы (конца ХII-иачала ХШ в.)15 широко раздвигают сферу политического влияния Полоцка. В 1106 году полоцкие князья сделали попытку завладеть территорией, населенной земиголой - земгалами, но потерпели неудачу16. Северная Латвия - Талава (в районе Валмиерского и Валскского уез­дов) с ее православным князем Таливалдисом платили дань Пскову. Здесь духовенство ставилось Псковским епи­скопом17 .

На основании показаний названных выше источни­ков и латышских народных песен мы можем сделать соот­ветствующие выводы. Уплата дани18, признание верховной судебной власти русских князей 19, выставление вспомога­тельных войск20 - все это оставляло широкий простор для самоуправления подвластных племен и не грозило им обезличением. Только этим и можно объяснить тот неос­поримый факт, что яд ненависти не отравил сознания братского народа; как и к литовцам - к слову сказать, по­стоянно делавшим набеги на север - у латышей к русским сохранились чувства близости и симпатии, чего нельзя ска­зать об их отношении к заморским пришельцам-немцам.

Приведем в подтверждение сказанного две песни из сборника И. Спрогиса21 и заметим при этом, что народные песни слагаются не по чьей-то указке, а свободно излива­ются из сердца, отражая подлинные чувства, думы и стремления народа.

 

(Русский подстрочный перевод)

Крестами кована Земля русская,

А эта барами обессилена;

Сквозь кресты солнце подымалося,

А сквозь слабых - закатывалось.

За русского выдавал я замуж свою сестричку;

А сам брал себе литвинку;

Ходил я к русским, ходил к литовцам,,

Везде у меня  зятья – родня22.

Эти песни важны для нас и как свидетельства русско-латышского языкового и культурного взаимовлияния соседей - собратьев и изредка - даже соратников в борьбе с немецкими крестоносцами.

Наряду с многочисленными корнями, общими для русского и латышского языков в силу их родства23, сущест­вуют у латышей и такие слова, которые заимствованы у русских уже в седую старину (из них некоторые русские со­ответствия утратили свое первоначальное значение, сохра­ненное в латышском языке, или совершенно исчезли из русского языка в той форме, в какой сохранились в ла­тышском языке).

К наиболее древним заимствованиям, восходящем к VI-VII веку нашей эры, латышский языковед Э.Блесе24 от­носит: kalps (холоп), solīt (сулить), kažoks (кожух). К VIII-IX веку Э.Блесе относит: tulks (толк - толмач, переводчик), tirgus (торг), sods (суд), zābaks (сапог). В Х-ХII веках в ла­тышский язык вошла:

а) торговая лексика: muita            (мейто - таможня), mērs (мера), pods (пуд), сеnа (цена),            birkavs (биркав), bezmēns (безмен), rublis (рубль), kapeika (копейка), zelts (золото), sudrabs (серебро), pūrs (пура);

б) религиозная лексика: baznīca (божница), krists (крест), kristīt (крестить), svēts (свят), svētīt (святить), svētki (святки), svece (свеча), grēks (грех), mokas (муки), gavēt (го­веть), zvans (колокол, от «звона» в значении колокола, ср. псковские звонницы), zvanīt (звонить), nedēļa (неделя), gads (год), сюда же относятся дословные переводы названий праздников: Lieldienas (Великдень - Пасха), названий дней недели: otrdiena (вторник), ceturtdiena (четверг);

в) общественно-политическая лексика, заимствован­ная в связи с формированием государственности у латы­шей: valsts (государство, от русского волость), pagasts (волость, от русского погост); классовые понятия: bajārs (бо­ярин), smirds (смерд), ubags (убогий), bagāts (богатый), cilvēks (человек); военная лексика: karogs (хоругвь), robeža (рубеж), zizlis (жезл), slava (слава);

г) бытовая лексика: орудия производства - lemesis (лемех); помещения - pagrabs (погреб); пища - ķīselis (ки­сель), pīrāgs (пирог), kāposti (капуста), rutki (редька), siers (сыр), gurķis (огурец).

Заимствования были и обратные. В древнейшие вре­мена русским языком из балтийских заимствованы деготь (deguts), ковш (kauss), янтарь (dzintars), толока (talka).

О распространении среди латышских племен право­славия свидетельствуют также данные археологии. Об этом свидетельствуют найденные в могилах позднего железного века украшения в виде христианских символов (крестики, образки св.Георгия или ангелов)25. Л.Адамович в этой свя­зи пишет: «Уже до 1200 г. латыши ознакомились с жизнью христианской церкви через русских»26. Возможно даже, что из среды латышских племен выходили и православные священники: так, по крайней мере, может быть истолкова­на несколько неясная подпись на напрестольном Еванге­лии, хранившемся в Румянцевском музее; она гласит: "Писахь же книги сiя азъ, Гюрги, сынъ поповъ, глаголенаго латыша, съ городища» 27. Но были ли в XIII веке или нет православные священники из латышей, несомненно, что православные церкви на территории Латвии уже суще­ствовали - именно в Ерсике28, которая, кстати сказать, едва ли не древнейшее русское поселение в Латвии.

Несмотря на то, что при распространении правосла­вия ни о каком насильственном обращении не было и ре­чи29, ко времени появления немецких крестоносцев православие не успело укорениться среди летиголы, сели, ливи, было вытеснено католицизмом, но тем не менее ос­тавив яркий след в языке всего латышского народа, пись­менные и вещественные памятники.

Когда в ХШ веке началась борьба с немецкими завое­вателями, то, как ни были заинтересованы русские в том, чтобы сохранить в своих руках пути к Балтийскому морю30 - перевес в борьбе явно склонялся на сторону немецких завоева­телей. Отрицательные стороны нарождающегося ливонского феодализма еще не давали себя знать, а внутренние распри русских князей сказались; до 1210 года сопротивление немец­кому распространению и утверждению в крае оказывал один Полоцк со своими передовыми постами- - бывшими вассаль­ными княжествами на Двине. Порабощаемые летигола, сель, ливь частично помогали русским (в известной мере Эсты, Литва, Корсь), частично были на стороне завоевателей немцев (турайдский князь Каупо; ерсикский Висвалдис после того как стал вассалом Альберта; земигола, которым крестоносцы помогали бороться с литовцами)31.

Псков и Новгород вступают в борьбу позже (с 1210 года)32, когда вопрос о Ливонии-Латвии мог уже считаться решенным в пользу немецких крестоносцев, и война нача­лась в Эстонии и за Эстонию (с 1210 г. по 1224 г.).

По сведениям Генриха Латыша раньше всех теряет свои придвинские владения Вячко-Ветсеке, вынужденный со своей русской дружиной оставить Куконос уже в 1208 году33. В следующем году нааупает очередь Всеволода-Висвалдиса Ерсикского, который сохранил, однако, тень былой своей независимости до нового нападения крестоносцев в 1215 году34в. Что касается Полоцка, подручниками которого были Висвалдис и Ветсеке, то он находился в состоянии войны с немецкими крестоносцами с 1203 по 1210 год, когда был заключен мир с признанием верховных прав полоцкого князя на Ливонию; од­нако, уже в 1212 году в полной мере выразилось бессилие Полоцка, отказавшегося or своего суверенитета над Ливонией.

Правда, с мыслями о реванше «плоцекский король Вольдемар» не расставался еще в 1216 году, но его смерть - во время приготовлений к походу на крестоносцев в союзе с эстами - помешала осуществлению этих широких планов35. Вряд ли, впрочем, из этого и могло что-нибудь серьезное выйти; время было упущено, а о внутрен­ние раздоры могли разбиться самые отважные предприятия! Таким образом, 1216 год - год смерти пол­оцкого князя Владимира - приходится считать началом новой эры - неограниченного немецкого владычества в Латвии, этнографические границы которой в описывае­мый нами период, по компетентному отзыву Фр.Балода, проходили несколько западнее современной государствен­ной границы36. Эта узкая полоса земли, вошедшая в со­став нынешней Латвийской Республики, была издревле занята русскими поселениями37.

Латышско-русские территориальные, экономические и культурные взаимоотношения, о которых мы рассказали выше, давали повод впоследствии Ивану Грозному, Алек­сею Михайловичу, Петру I возобновлять свои претензии на владение Ливонией.

В наши дни эти связи становятся основой русско-ла­тышских правовых и экономических отношений в незави­симой Латвии, уже нашедшей положительное решение в современном правосознании и отраженной в законодатель­стве Латвии.

 

1.Однако из местных племен, загадочные венды (отсюда название реки – Вента, русское название Вентспилса – Виндава, Цесиса – Венден) едва ли не славянского происхождения; под этим именем известны у германцев славяне, а у эстонцев – русские (wened).

 2. Латышское слово «muita» раскрывает тайну древнеславянского произношения буквосочетания «ъi» в слове «мытарь»: после сопоставления этих слов не остается сомнения: ъ в древне-русском, как и в древне-славянском языках произносилось как краткое у. То же следует сказать о словах: «мъiза» (muiža), «къiль» (kullis).

3. Значение русского слова «страдать» в значении «испытывать страдания» сравнительно позднего происхождения: в древне-русских памятниках жтот глагол является синонимом слова «работать», а «страдники» (латышское «strādnieki») не что иное как «работники». (Примечание редактора).

4. Некоторые исследователи отголосок названия кривичей усматривают даже в названии древнепрусского легендарного языческого первосвященника Крива (Krīvu, Krīvs). (Примечание редактра).

 5. Таблица составлена на основе этимологических словарей М.Фасмера и А.Преображенского.

 6. Об этих памятниках см. в сборнике  «Latvijas archailoģija» Rīga, 1926, стр.74. См. также «Двинские камни», «Рижский вестник», 1890, №104.

7.  Куконос – вряд ли от слов «нос (=мыс) Кокны» (ныне реки Персе), а скорее – от слов «Кук-ушкин нос» ( об этом Харузин в «Археологических известиях и заметках», т.4, Москва, 1896). Разновидности имени «Куконос» в русских летописях – «Кукейнос», «Кукеной». (примечание автора). Кроме этого русского названия на территории Латвии были и другие: Алист – Алуксне, Невлин (Naujiene), Лучин – Люцин – Ludza, Резница – Резекне. Об этом см. «Рижский вестник», 1886, №189, 241; 1890, №254. (Примечание редактора).

8. Выражение в его хронике, XVI глава, 3: de Lettis - дало повод к догадке, что он был по происхождению латышом. Возражает И.Юрьенс «О древ­нейшей ливонской хронике» («Записки Императорского Русского Археоло­гического общества», Спб. 1904 г., стр. 37,42).

9. ГЛ. XI, 9; ср. XII, 1; XXIX, 5 (данные относятся к Куконосу).

 10. Карамзин Н.М. История Государства Российского, том III, глава Ш.

 11. Švābe A. Latvijas vēsture. I.daļa. Rīga, 1925., 80.1pp. Само название «Ерсика» по мнению А.Швабе -  викинского (варяжского) происхождения.

 12. ГЛ. XXV, 2; ср. ХШ, 4; XXVIII, 4; 1, 3; XIV, 9; XVI, 2.

 13. Ст. 645-8: «Sehlen, Liven, Letten lant, Waren in der Rusen hant».

14. Полное Собрание Русских Летописей, т.1, стр.5.

 15. Папа Климент III (1188 год) относит даже Икскюль (Икшкиле) к России, Гонорий III ( начало XIII  века) считает епископов ливонских находящимися в России.

 16. Лаврентьевская летопись под 6614 годом.

 17. ГЛ. XI, 7; XVII, 2; ср. XVIII, 3.

 18. ГЛ. I , 3; XIV, 9; XVI, 2  (об икскюльских ливах); XII, 1 (о летиголе и сели); XI, 7; XX, 5; XXVIII, 9 (о талавской летиголе).

19. ГЛ. X, 3; ср. XVI, 3. И первый епископ Ливонии Мейнгарт, и основатель Риги епископ Альберт нризнааали полоцкого князи Владимира своим сюзереном, испрашивая у него разрешение проповедовать христианство среди лети голы и сели.

20.  В русской летописи 1180 года, где идет речь о походе полоцкого князя Всеслава, упоминается и о ливских вспомогательных войсках.

 21. Спрогис И. Памятники  латышского народного творчества, Вильна, 1868 г.

22. Справедливости ради, следует отметить, что в записях и публикациях латышского фольклора имеются и песни несколько иного содержания,  где, например, оплакивается юноша, убитый во время набега русских. Но таких песен гораздо меньше по сравнению с приведенной выше. (Примечание редактора).

 23. Исследователи исчисляют количество одних только общих корней циф­рой 1600, кроме того, изрядное количество приставок, суффиксов.

24. См. Латышский энциклопедический- словарь «Konversācijas vārdnīca», том X, Рига, 1933.

 25. Иллюстрационный материал в «Katalog der Ausstellung Zum X archaologischen Kongress in Riga 1896»,  таблица XVIII, Nr. 3, 4, 24, 25.

26. «Latvieši». Rakstu krājums. I d. Rīga, 1930, 178.lpp.

27. См. Dreimanis Р. Latvijas vēsture. Riga,1924.

28. ГЛ. XIII, 4.

29. ГЛ. II, 5; XVI, 3.

30. ГЛ. XVI, 2; XIV, 9; XXVI, 1; договоры смоленского князя Мстислава 1229 года, полоцкого епископа Иакова 1298 года – о речной дороге по Западной Двине. ГЛ. XI, 7.

31. ГЛ. X, 3, 9, 12 (о ливах); XIX, 10 (об эстах); VII, 8; XVIII, 9 (о литовцах); XIV, 5 (о куршах); X, 3, 12; XVIII, 3, 4 (о летах); XII, 2; IX, 2-4; ср. X, 10; VI, 7 (о земгалах).

32. «С 1192 по 1210 г. мы не находим в летописных сказаниях ни одного похода новгородских и псковских русских в Остзейский край». – «Историко-статистическое  описание церквей и приходов Рижской епархии». – Рига, 1893, вып. 1, стр.100.

33. ГЛ. XI, 9; ср. XII, 1.

34. ГЛ. XIII, 4; XVIII, 4, 9.

35. О взаимодействиях Полоцка с немецкими ктестоносцами см. ГЛ. VII, 7; X, 12; XIV, 9; XIX, 10.

36. «Latvijas  archailoģija», стр.122.

37. Топонимика – названия местностей, особенно, водных поверхностей, свидетельствует об ином: древняя балто-славянская народность занимала территорию до Москвы – Можайска. После выделения балтийского пранарода он стал смещаться в северо-западном направлении, вытесняя к северу финские племена. (Примечание редактора).