С весны 1929 года до осени 1938 года в Риге Русское юридическое общество издавало журнал “Закон и Суд”. На фоне многочисленных газет и журналов на латышском, русском, немецком языках, выходивших в 20—30-е годы, выпуск этого журнала для непосвященного читателя мог казаться малозначительным событием. Тем более, что это был не первый юридический журнал в Латвии: “Tieslietu Ministrijas Vēstnesis” (1920-1940), “Jurists” (1928-1940), “Rigasche Zeitschrift für Rechtswissenschaft” (1926—1939). Четвертым в этом ряду стал “Закон и Суд”.
Особо выделяю именно это издание. Поскольку ему было суждено в отрыве от родины продолжить лучшие традиции широко известного в дореволюционной России С.-Петербургского издания “Русское право". И более того, стать единственным журналом русских юристов в эмиграции. Обществ русских юристов в Западной Европе было в те годы немало: в Париже в 1920 году был создан Союз русских адвокатов за границей, в том же году в Берлине — Союз русских адвокатов, в 1926 г. — Объединение русских адвокатов во Франции, в 1928 г. — Объединение русских юристов в Праге, в 1929 г. — Общество русских юристов в Загребе. (1) А в Чехословакии для многочисленного профессорско-преподавательского состава и русского студенчества ситуация в начале 20-х годов сложилась столь благоприятно, что в Праге в мае 1922 года даже был открыт Русский юридический факультет, во главе которого стал профессор П.И.Новгородцев. (2) Авторитет этого учебного заведения в русской эмиграции был так значителен, что программы юридического факультета Русских университетских курсов 13 Риге, открытых в октябре 1921 года, сверялись с пражскими программами.
Да, но только в Риге удалось объединить энтузиазм правоведов с целью издания периодического вестника научной f и практической юриспруденции. “Закон и Суд” стал печатным органом молодого Русского юридического общества в Латвии, которое было зарегистрировано в Рижском окружном суде 27 марта 1929 года. Кстати, это было третье по счету, после немецкого и еврейского, юридическое общество в Латвии. Председателем правления общества и главным редактором вестника был избран О.О.Грузенберг, его заместителями (товарищами председателя) стали П.Н.Якоби и известный в России адвокат-криминалист И.С.Шабловский. Почетным членом был избран выдающийся петербургский .правовед профессор Л.И.Петражицкий. (3)
Итак, 7 мая в Риге в присутствии высших членов судебного ведомства и общественных деятелей произошло торжественное открытие Русского юридического общества в Латвии. Председателем общества О.О.Грузенбергом и гостем из Тарту проф. И.М.Тютрюмовым были прочитаны доклады. В этот день Грузенберг представил собравшимся первый номер вестника. На первой его странице были напечатаны вдохновенные слова: “Со щепотками земли с родных могил” русская интеллигенция унесла из России дух родины, дух ее благородной культуры, в котором нет властолюбия, а только “тихий свет всепоглощающей мудрости”. “Русская интеллигенция — это братство, рыцарский орден. Куда бы исторические судьбы не закинули его членов, они должны выполнять свое провиденциальное назначение: отдавать свои знания и опыт, выявлять свой талант, — словом, подобрать оборванную нить родной культуры, чтобы передать ее не только младшим поколениям, лишенным неумной войною и безумной революцией родных университетских стен, но и тем народам, среди которых они осели”. (4) Для сохранения русского академического права, единства русской интеллигенции, для деятельного включения юристов в жизнь молодых независимых государств и был задуман этот журнал. Тем более, что правовая система балтийских государств унаследовала российские уголовные и гражданские законы, которые неспешно заменялись местными уложениями.
За годы существования издания удалось выпустить 90 номеров журнала, в подготовке которых участвовало 75 авторов (среди которых 18 профессоров), представивших 395 статей, не считая обширных заметок в отделах законодательной летописи, хроники событий, консультации подписчиков. (5) Назову лишь нескольких зарубежных авторов, принимавших участие в работе журнала: проф. И.М.Тютрюмов (Тарту), проф. Н.С.Тимашев (Париж), А.А.Гольденвейзер (Берлин), проф. С.В.Завадский (Прага), приват-доцент А. И.Голан (Прага), проф. П.Леонас (Каунас), проф. К.Саарман (Таллинн), проф. С.К.Гогель (Берлин), проф. А.В. Маклецов (Любляна), А.Паткин (Мельбурн), Д.М.Каушанский (Кишинев)... Из рижских авторов тоже перечислю лишь некоторых: проф. В.И.Синайский, сенатор А.Лебер, проф. В.И.Буковский, проф. П.М.Минц, проф. М.Я.Лазерсон, сенатор Р.Фреймап...
Но одно имя хочется выделить особо. Практически ни один номер не обошелся без статьи, заметки, ответа читателю, написанных рукой П.Н.Якоби, который служил при Министерстве юстиции в качестве постоянного члена консультации, был автором многочисленных юридических трудов, литератором. (6) В 1932 году, после отъезда Грузенберга из Риги, весь груз обязанностей по руководству юридическим обществом взял на себя именно Якоби. С 1934 года редакцию вестника возглавил профессор А.И.Каминка.
Тематика журнала отличалась завидной разносторонностью. Подробно рассматривались различные аспекты гражданского кодекса. На страницах вестника обсуждалось Латвийское уголовное уложение, принятое Сеймом в 1930 году. Не остались без внимания проблемы суда и прокуратуры, судебной экспертизы и состояния мест заключения. Печатались статьи об изменениях в законоуложениях Германии, Италии, Чехословакии, Франции, но, помимо Латвии, особо пристальное внимание уделялось Эстонии и Литве. Состояние правовой системы советской России во все годы существования журнала было одной из его центральных тем. Уже в первых номерах был представлен раздел международного права. Могу только предположить, что тон этого раздела задал специалист по международному законодательству, неустанный поборник прав национальных меньшинств в Латвии проф. М.Лазерсон. (7) В этом разделе появлялись статьи о заключении и пересмотре международных договоров, но главное — о международной защите национальных меньшинств, о документах, которые вырабатывала Лига Наций но данному вопросу. Среди авторов этого раздела М.В.Вишняк и “женщина-юрист” Тамара Гаухман-Черняк, публиковавшая статьи в журнале по проблеме беженцев вплоть до 1938 года.
Остановимся на некоторых материалах, представляющих, на наш взгляд, источниковедческую ценность. Первые 23 номера вестника неизменно открывались юридическим дневником Оскара Осиповича Грузенберга (1866 — 1941). (8) Грузенберг вошел в историю русского права как блистательный адвокат и известный общественный деятель. Он защищал в суде М.Горького, В.Короленко, К.Чуковского, П.Милюкова, Л.Троцкого... (Кстати, в первые месяцы советской власти Грузенберг выступил адвокатом по делам публицистов Б.С.Оречкина и Б.О.Харитона, с которыми встретился вновь уже в Риге, сотрудничая с газетой “Сегодня”.) До революции Грузенберг стал особо известен после так называемых еврейских процессов. Зенитом его профессионального успеха стало дело М.Бейлиса. В 1917 году О.О.Грузенберг был избран по единому еврейскому национальному списку в депутаты Всероссийского учредительного собрания, стал сенатором. В 1920 году покинул Россию, в любви к которой не уставал признаваться в эмиграции: “Когда любишь, то любишь свою любовь. <...> За что мы любим Россию, — попытаюсь, впрочем, объяснить. За то, что там солнце светит и греет по-иному, иначе плывут на небе облака, журчит река, хрустит под ногами песок. Ну, и совести в ней, совеститься по-иному”. (9) Поиски достойного для жизни и работы места привели Грузенберга и его семью в Германию, затем во Францию, а с 1926 но 1932 год он жил в Латвии. Но такова уж кочевая судьба эмигранта — Грузенберг не задержался в Риге, уехав вновь во Францию. Однако, как писал в 1944 году профессор М.Лазерсон: “Можно без преувеличения сказать, что за все эмигрантские годы О.О. латвийская эпоха была наибольшим приближением к его бывшей российской деятельности и славе. Хотя он — в качестве иностранца (10) — и не был зачислен в латвийское сословие адвокатов, он все же по молчаливому уговору судов и адвокатуры получил неписаные права экстерриториального и при том авторитетнейшего адвоката.” (11)
Каков настрой, какие темы были доминирующими в дневниках Грузенберга? Внешне, при беглом чтении его вводных статей бросаются в глаза идеализм, бескорыстность, возвышенность чувств, любовь к России, пиетет перед российской правовой системой. От читателя была тщательно скрыта противоречивость, страстность, чувстви тельность натуры автора, сложность его переживания бы тия эмигранта, отношений в эмигрантской среде вообще. Более откровенен он был в частной переписке и в воспоминаниях. (12) Его слава была в прошлом, и оп жил этим прошлым. Поэтому не удивительно, что его дневник был так насыщен воспоминаниями, историческими экскурсами, задававшими определенную интонацию многим материалам журнала. (13) Наверно, он писал дневник, мысленно устремляясь на родину своего духа — в Россию. Но, при всем погружении в былые времена, в дневнике была постоянно представлена его критическая оценка законов Латвийского правительства, о которых Грузенберг старался говорить “не вороватым фальцетом угодливости, а грудным голосом уважения к истине”.
Излюбленными темами Грузенберга были защита независимости адвокатов и суда присяжных заседателей, который никак не прививался в молодом государстве. Грузенберг в одной из статей писал: “Русскому адвокатскому сословию, за которым больше заслуг, чем за каким-либо другим свободным сословием, есть что вспомнить, есть чем гордиться. <...> У русской адвокатуры свой неразменный фонд, накопленный 50-тыо годами общественного служения и пеугашения духа во времена самых тяжелых для страны испытаний. Она создала, совершенно неведомый западной адвокатуре, институт бесплатных консультационных бюро, бесплатных защит неимущих даже на выездных сессиях”. (14) Российские адвокаты, забывая собственные интересы, “служили свою тяжелую службу защиты личности против натиска на нее государства, против несправедливостей и злоупотреблений обвинения”. Грузенберг горделиво писал об адвокате как о бесстрашном и стойком солдате, который, будучи честным и знающим свое дело, не склонит голову перед властью. “Для него лишь существуют: в небе — Бог, а на земле — закон и собственная, взыскательная совесть. Все остальное — от лукавого”. (15)
Грузенберг не единожды размышлял на страницах своего дневника юриста о суде присяжных заседателей в царской России, подчеркивая, что суд этот был честным и праведным. Что ж, первая мировая война, революционная буря смели прежнее устройство во многих государствах Европы, разрушили монаршие престолы, на смену деспотиям пришла демократия, породив надежды на участие широких масс в управлении обществом. Но за одно только десятилетие существования демократические общества “заболели”, “заболели” серьезно. Грузенберг был убежден, что главная беда демократии была заключена не столько в ее врагах (фашистах справа и слева), сколько в ней самой. Грузенберг зорко наблюдал жизнь молодых демократических государств. Уже в конце 20-х годов он увидел, что так называемые вожди-демократы (эти некоронованные короли) прониклись необыкновенной любовью к риторике, которая скрывала их неверие и колебания, но главное — намеренное устранение общественного элемента в отправлении правосудия. Именно последнее составляло предмет особой заботы Грузенберга, поскольку “излюбленное детище демократии, ее гордость — суд присяжных — переходит теперь па роль замухрышки: его терпят, но более уже не пестуют”. (16)
Процитированные выше строки из дневника взывали к широкой дискуссии о возможностях формирования в Латвии суда присяжных заседателей. Уже через номер Грузенберг вновь вернулся к этой теме, поскольку “после десятилетнего забвения” вопрос о введении суда присяжных был поставлен на обсуждение в юридической комиссии Латвийского Сейма, где было много противников введения в Латвии суда присяжных. О.О.Грузенберг и другие авторы журнала (17) вновь и вновь возвращались к этой проблеме. Итог дискуссии в 1933 году подвел П.Н.Якоби. Он писал: “В частности, в отношении Латвии в условиях современности сущность специфических для нее затруднений по введению присяжного суда сводится к четырем пунктам:
1.    к дроблению населения на партии (партийность),
2.    к классовой борьбе,
3.    к национальной розни (многонародность) и
4.    к разноязычию населения (незнание многими государственного языка)”. (18)
Еще живя в Риге, Грузенберг последний раз напечатал главы из дневника в 1931 году в сентябрьском номере (№3), затем его общение с читателями прервалось на не сколько номеров. Уже в 1932 году он прислал из Ниццы еще одну небольшую главу из дневника юриста. Он вновь не упустил случая излить свои добрые чувства к России, и которую невозможно было вернуться. “С тех пор, как по кинул мою родину, — я, непокорный, покорился этому страшному слову: “Нельзя!” Да и не все ли равно, где доживать свои дни, если приходится жить вне родины и без родины. Конечно все равно. Не надо было покидать родины ” , (19)
Умер О.О.Грузенберг в 1941 году в Ницце. Согласно его последнему желанию, прах в 1950 году перевезли в Израиль.
В четырех номерах журнала за 1930 и 1931 гг. журнал печатал статью связанного с бердяевским журналом “Путь” философа Я.Меньшикова “О праве творчества и творчестве права”. (20) Это была одна из немногочисленных работ по философии права, напечатанных вообще в латвийской прессе. (21) Эмоциональная публикация обратила па себя внимание не столько идейной близостью с трудами русских философов права, сколько явным влиянием па автора так называемой философии жизни Дильтея, Шпенглера, Бергсона. Последнее позволило Меньшикову поставить вопрос о праве как о духовно-творческом процессе.
Я.Меньшиков не стал искать истоки права пи в нравственности, пи в народном сознании, более того, не углубился, в духе Руссо, в рассуждения о естественном праве, не рассуждал о соотношении формального и естественного права. Для него была ясна “первобытная генеалогия права”, исходящая из “религиозно-творческого” начала, а значит, находящаяся в прямой связи с Абсолютом. (22) Автор для убедительности подал знаменитые строки из Благовествования от Иоанна в следующей трактовке: “В начале была творческая сила. И сила была у права и сила была право <...> — норма, потенция, исходящая от Права, возможность преображения мира”. Подлинный закон, подлинная санкция есть “нравосвятие”. “Однако освящать может только высшее — творчество”.
Читателю, знакомому с русской философией права, с работами П.И.Новгородцева, Б.А.Кистяковского, И.А.Ильина и других не покажется новым утверждение Я.Меньшикова о кризисе правосознания как характернейшей черте современной послереволюционной эпохи. Что есть революция? Это прежде всего бунт “против эрзац-иерархии, восстание против кавычек и боговзыскательства сильной, державной, православной, страшной <...> в своем табу подлинной власти. Трагична тут только квадратура нуля, варяжьи пустоты”. Все задание человеческой истории, по Меньшикову, заключено “в постепенной трансформации рабов в господ”. Но революция, как всякое “самозванство сверху или снизу”, заранее обречена, поскольку стремится сделать явыо, овеществить, материализовать идею. А “овеществление идеала вообще — основной парадокс современности. Вывернутая наизнанку и выколоченная на вольном воздухе революция •— старая истина только обновляет свое лицо: безвещный мир оказывается социальным адом”. В этом страшном мире, в котором потерпела крушение “очень старая вера — вера в возможность земного рая”, пока не поздно должно и можно поставить вопрос о праве как о переживании, о творческом гении, в котором право черпает свое бытие.
Право не есть ветхозаветный запрет, флюгер, тряпка, развевающаяся па революционном ветру. Разве можно назвать правом побитие камнями, кубок цикуты, распятие. Автор продолжает: “Право есть возможность, отраженная творчеством; потенция, рожденная кинетикой; авторефлекс сотворенной свободы. Там, где динамика сотворения не присутствует, нет и права. Отсюда, сотворенная по полномочию вещь должна пройти через божыо цензуру, иначе она не соединит, а разъединит людей. <...> Отправной же точкой нормотворчества должен стать не индивид, а инсуммид — Бог”. Людской авторитет слишком скоропортящийся продукт и право он не может стабилизировать, пока не найдет свою “надчеловеческую опору”. Подлинное право создается по линии: Бог, человек, вещь, благо. В культуре заложен минимум трения и посему служение “восьмому дню творения” — дню творения права — должно стать “знаком новой эры, автоматически разрубающим Гордиевы узлы современности”. Вне духовно-творческих, духовно-правовых отношений между людьми, вне связи между системой ценностей тварного мира и осознании миссии человека не может быть подлинного права, не может быть здорового общества. Иначе, предрекал Меньшиков, “в корчах и муках” общество будет строить себя само. Где нет социальной профилактики, из облака страданий способен материализоваться коновал — революция, социальная хирургия.
Не могу согласиться с Я.Меньшиковым, что право может быть поставлено в один ряд с такими духовными ценностями, как нравственное совершенство, религиозная святыня, научная истина. Значение его, увы, более относительно, поскольку зависит от экономических и социальных условий жизни общества. Но без него, как показал опыт России, немыслимо социально дисциплинированное общество, невозможно его (общества) регулирование. И все же в такой несколько необычной для журнала “Закон и Суд” манере Я. Меньшиков подтвердил положения, заложенные в основу вестника Русского юридического общества — без разработки и отстаивания формального права, гражданского правопорядка, развитого гражданского общества немыслимо соблюсти как права человека, так и социальную дисциплину в обществе.
Во 2-м номере журнала “Закон и Суд” в 1934 году появилась статья В.Фридштейна “Из области нового германского права”, своеобразно предвосхитившая события государственного переворота 15-16 мая 1934 года, когда к власти пришел диктатор К.Улманис. Фридштейн, в частности, писал: “Национал-социалисты имеют в виду, между прочим, создать или воссоздать новое право, соответствующее духу немецкого народа”. Вывод этой статьи был неутешителен: “Политика “захватила” гражданское право”. (23) Вскоре и в Латвии был осуществлен подобный “захват” гражданского права, узурпирована свобода личности, печатного слова, партий, общественных организаций.
Казалось, еще совсем недавно — лет 10 — 15 назад — из уст первого президента Латвии Я.Чаксте (кстати, юриста по образованию) звучали высокие слова о демократии, которые его последователи подменили речами о необходимости диктатуры, усиления пропаганды национальной идеи. (В связи с этим вспоминаются слова, сказанные известным русским юристом и политическим деятелем В.Д.Набоковым: “Куда, к чему звать?.. Ведь для нас когда-то — не так давно — “демократия” было великим словом, полным значения и ценности. Если оно оскудело, — что, какие слова и идеалы пришли ему на смену?” (24)
В 1934 году журнал не закрыли, но его положение стало весьма сложным. Уже в 4-м (майском) номере редакторы сочли необходимым опубликовать список распоряжений правительства Улманиса. Этот номер открывала анонимная статья. Она называлась “Задачи журнала”. Пусть в непрямой, иносказательной форме, но все же редакция выразила свое отрицательное отношение к государственному перевороту. Казалось бы, в статье шла речь не о последних бурных переменах в Латвии, а о печальном опыте преобразований в России в период Временного правительства и национальной трагедии октября 1917 года. В статье говорилось и о том, что революционный дух отрицания расшатал идеи права, которые еще недавно казались “бесспорными, незыблемыми основами для культурного человеческого существования. <...> На авансцену истории, шумно и воинственно, выступили новые люди, обездоленные чужими ошибками и преступлениями, поэтому крайне враждебные к прошлому. <...> Они властно зовут к новому будущему, жадно требуя себе всю полноту власти, обещая в обмен всю полноту благополучия, под условием полного разрыва с настоящим, уничтожение всех его достижений”. Новые политические силы в 1917 г. в пылу радикальных преобразований забыли мудрое римское правило, гласящее, что право рассчитано на пользование, а не на злоупотребление им. “Злоупотребления, правда, доказывают не только недостатки людей, но и несовершенства институтов, но еще не доказывают их непригодность”. Но бесконечные реформы, как видно на примере России, дискредитируют правопорядок, ведут к опасному процессу — к гибели связи между государственной организацией и идеей личности. Таким образом, идея права, идея правопорядка способна расшатываться от частых трансформаций с двух сторон, отравляя последний источник права — народное правосознание. Аноним (или анонимы) коснулись понятий, которые особо должны оберегаться юристами: понятия правового государства и правового уклада жизни. Журнал в новых условиях выдвинул для себя задачу следить за развитием права во всех его проявлениях, чтобы адекватно отразить на страницах журнала правовую работу в стране, главным образом, разрабатывать практические, а не теоретические, вопросы, внимательно изучать опыт Эстонии и Литвы.
Внешне редакция журнала старалась выполнить свои обещания — стали преобладать публикации по специальным юридическим вопросам. В вестнике из номера в номер в разделе “Законодательная летопись” печатались сводки постановлений правительства Улманиса, изменений, внесенных в законоуложение. Подробно комментировались правовые проблемы так наз. Балтийской Антанты, связанные с заключением союза Латвии, Литвы и Эстонии. Чтобы сохранить вестник, открыто не выражая свое отношение к новой политической власти, авторы журнала взяли на во оружение критику тоталитарных режимов далеко за пределами Латвии. Проф. А.И.Каминка, некто Senior, В.Новиков, М.Н.Фейтельберг подробно писали о конституционных изменениях, фашистских партиях, трудовом законодательстве в Италии, Австрии, Германии, Франции. Но уже в 1936 вестнику пришлось отказаться и от статей об авторитарных режимах.
Как можно было юристам, преданным идее правового государства, стабильности форм государственного бытия, соблюдения прав и достоинства индивидуума, оставить без внимания процесс глубоких конституционных изменений, захватывавший в 30-е годы страну за страной? Каковы причины победы фашистской идеологии? Неужели только экономическим кризисом возможно объяснить успех фашизма в Европе? Авторы журнала “Закон и Суд” настоятельно искали ответ па эти вопросы. Искали, потому что хотели наверно определить для себя степень зависимости самого юриста, отстаивающего высокие идеи справедливости, от политической конъюнктуры, от идеологии. Ведь, по сути, многие государства, едва избавившись от авторитаризма, через небольшой период демократических преобразований вновь возвращались к идее единоличного правления, к власти новой политической элиты, к идее государственного блага и его приоритета над благом индивидуума. Этот широкий захват стран новыми течениями исключал предположение случайности. Одним из ответов был следующий: идеология, политика правят бал в сфере права, знаменуя тем самым не только глубокий кризис правосознания, по и кризис самой идеи демократии, равенства и братства. Демократия политическая, еще совсем недавно воодушевлявшая миллионы в Старом Свете, оказалась практически неспособной перейти в демократию социальную, то и дело сбиваясь на утверждение олигархии, сотворение идола в виде религии вождя, прославление национальной идеи.
Пожалуй, только в 1937 году журнал позволил себе отойти от практического направления, опубликовав подробный отчет о мероприятиях в Русском юридическом обществе, посвященных 100-летней годовщине гибели А.С. Пушкина. В Риге в тот год о Пушкине, русской культуре говорили и писали много. “Закон и Суд” поместил на своих страницах интереснейшие публикации В.И.Синайского “Пушкин в праве”, В. Мякотина “Пушкин и декабристы”, П.Н.Якоби “Ход дела о дуэли Пушкина с Дантесом-Геккереном”. (25)
В 1938 году вышло всего 8 номеров журнала. В последнем номере члены редакционной коллегии писали, что 29 июля 1938 года в письме за № 29577 департамент печати и обществ Министерства общественных дел уведомил Русское юридическое общество об отклонении его прошения на продолжение издания журнала “Закон и Суд”. Да, единственный периодический орган русской юридической мысли в зарубежье закрывался, но редакция выражала надежду, что десятилетние труды не канут в Лету. “При смене действующего в СССР бесправного режима, с переходом к принципам правового государства, русский законодатель найдет ценный материал в этом единственном за рубежом хранилище русской юридической традиции, где собирались труды по разработке русского права в новообразовавшихся соседних с Россией государствах. В этом, в перспективе истории, значение нашего журнала, ныне прекратившего, по не зависившим от издательства причинам, свое существование” . (26)
Достоинство и сдержанность — в этих итоговых строках редакционной коллегии. 30 сентября 1938 г. П. Н. Якоби отправил из редакции письмо в Югославию А. В. Маклецову, известному юристу, автору журнала. Писал он в то самое время, когда готовился завершающий номер вестника Русского юридического общества. Вот это письмо, копия которого любезно была предоставлена мне проф. А. Лебером из Германии.

“Rīga, 30.09.1938

Глубокоуважаемый Александр Васильевич!
Только что получил Ваше письмо с заметкою. Вы пишете, все ли у нас благополучно? К нашему горю, увы, далеко не все благополучно! Если Вы просматривали последние номера нашего журнала, то Вы могли заметить, что с опубликованием последних новин, помещенных в №№ 82-87 <нрзб.>, над нами повис дамоклов меч. Все же мы не могли предполагать, что шовинистическая власть посягнет на научную мысль, между тем это случилось. Нас закрывают. Казалось бы, если им не нужен наш журнал, то зачем же закрывать возможность следить за развитием русской юридической мысли тем, кто интересуется нашим журналом. А вот видите же, мегаломания и шовинистический об скурантизм пресек нашу деятельность. Словом, нам предоставлена возможность выпустить заключительный последний номер. Оп уже готов; в пего пришлось поместить весь оставшийся от прежних номеров готовый набор, который превзошел размеры обычного номера. (Главн. обр. петит <нрзб>). Мы всегда жили из номера в помер, то есть на средства одного выпущенного номера печатали следующий, причем последнее время пришлось из-за удорожания типографского труда выпускать обложки без текста. Короче говоря, наши res augustae domi не позволяют нам увеличивать объемы отдельного номера, и вот в портфеле редакции оказалось много материала, не уместившегося в последнем номере. Некоторые авторы (Фридштейн, Кациельсон), следуя предложению Правления Русского юридического общества, взяли па себя расходы по припечатанию их статей в последнем номере. Если Вы хотите последовать их примеру и оказать такую же финансовую помощь нашему злополучному детищу, то уведомите меня и пришлите свою лепту в редакцию по моему адресу. На всякий случай прилагаю расчет типографии по припечатке Вашей заметки. Я же придержу выпуск номера до Вашего ответа. Мне очень совестно писать обо всем этом, но Вы, надеюсь, не осудите мою такую откровенность.
О том, насколько нас поразил отказ в перерегистрации нашего издания, говорить не приходится.
Когда последний помер будет разослан, я позволю себе послать Вам уже готовую статыо, где сопоставлены госуд. устройства в грех балтийских странах и Вы увидите, в какой кошмарной обстановке приходилось мне работать. Эту статыо, быть может, Вы найдете возможным поместить в местной прессе или во вновь народившемся журнале “Право”, который я приветствую от всего сердца и желаю ему более радостного и удачного успеха.
Во всяком случае буду просить Вас по получении пос
леднего номера, дать где-нибудь надлежащую отповедь для истории: Да ведают потомки православные...
Спешу закончить свою эпистулу f ?1, чтобы она скорее до Вас дошла.
Какие различные чувства мною овладели при получении Вашего письма: радость получения от Вас весточки, признательность за интересную заметку и скорбь за наше детище.
Искренне преданный Вам П. Якоби.”

_______________________
ПРИМЕЧАНИЯ
1.    М.Чубинский. Русские юристы в Югославии//Закон и Суд. 1929. № 6; А.Маклецов. Русские юристы в Югославии//Закон и Суд. 1933. №10.
2.    А.Голан. Письма из Чехословакии//Закон и Суд. 1929. № 2.
3.    Л.И.Петражицкий вскоре после событий октября 1917 года нашел приют в Варшаве, где преподавал в университете. Петражицкого связывала с Ригой не только многолетняя дружба с О. О. Грузен бергом, их сотрудничество в журнале “Русское право”. Проф. М.Лазерсон слушал лекции Петражицкого будучи студентом Петербургского университета, считал юридические взгляды профессора наиболее выдающимися в общем контексте российской правовой мысли. Более подробно о Л.И.Петражицком в оценке авторов журнала “Закон и Суд” см.: М. Лазерсон. О наследии русской философии права (1929. № 1); О.О.Грузенберг. Из дневника юриста (1929. № 2); О.О.Грузенберг. Из дневника юриста (1931. № 20); А.Круглевский. Л.И.Петражицкий (1931. № 20).
4.    О.О.Грузенберг. Из юридического дневника//Закон и Суд. 1929. № 1. С.1.
5.    См. подробно: Закрытие журнала “Закон и суд”//Закон и Суд. 1938. №№ 8-10. С.4139-4144.
6.    Так, перу П.Н.Якоби принадлежало “Практическое руководство к составлению обвинительных актов и заключений” (Рига. 1937). Подробнее о П.Н.Якоби см. работу в настоящем томе.
7.    М.Лазерсон. Трансформация мирового публичного права//Закон и Суд. 1932. № 7. С.885-888.
8.    О его связях с Ригой см.: The Jews in Latvia. Tel-Aviv, 1971; Краткая еврейская энциклопедия. Иерусалим. 1982. Т. 2; Владимир Жаботинский. Письма Оскару Грузенбергу. Публикация Х.Фирина: Вестник еврейского университета в Москве. № 2(6). Москва. 1994. Иерусалим. 5755; Российская еврейская энциклопедия. М. 1994; Б.Равдин, Л.Флейшман, Ю.Абызов. Русская печать в Риге: из истории газеты “Сегодня” 1930-х годов. Станфорд, 1997. Т. 5.
9.    О.Грузенберг. Из дневника юриста//Закон и Суд. 1933. № 3. С. 1103-1104.
10.    Грузенберг имел нансеновский паспорт.
11.    Цит. по: Русская печать в Риге: из истории газеты “Сегодня” 1930-х годов. Т. 5. С.81.
12.    См.: Русская печать в Риге: из истории газеты “Сегодня” 1930-х годов. Т. 5. С.80-120; О.О.Грузенберг. Вчера. Париж, 1938.
13.    Прежде всего имею в виду статьи бывшего товарища обер-прокурора уголовного кассационного департамента Сената А. Н. Лазаренко, который, как писал Грузенберг в № 7 за 1930 год (с.226), “умудрился каким-то чудом спасти большую часть протоколов по судоустройству и уголовному судопроизводству комиссий незабвенного 1917 г.”
14.    О.Грузенберг. Из дневника юриста// Закон и Суд. 1930. № 11-12. С.358, 359.
15.    О.Грузенберг. Из дневника юриста// Закон и Суд. 1930. .№ 10. С.334.
16.    О.Грузенберг. Из дневника юриста//Закон и Суд. 1929. № 3. С. 81.
17.    См., напр.: С.Гогель. О привлечении женщин в состав присяжных заседателей//Закон и Суд. 1930. № 10.
18.    П.Якоби. За и против суда присяжных//Закон и Суд. 1933. № 4.    С. 1166.
19.    О.Грузенберг. Из дневника юриста//Закон и Суд. 1932. № 7. С.863.
20.    Закон и Суд. 1930. № 13, № 14-15; 1931. №№ 18-19, №№ 21-22.
21.    По вопросам философии права писали еще В.И.Синайский и М.Я.Лазерсон, сумевший в 1933 году в Берлине на немецком языке опубликовать по теме небольшую монографию (Мах Lazerson. Die russische Rehtsphilosophie. Berlin. 1933). Подробную рецензию на эту монографию в журнале “Jurists” (1934. № 2) опубликовал проф. Синайский. Ранее в журнале “Закон и Суд” (1933. № 6) в разделе библиографии было сообщение о выходе в свет книги Лазерсона.
22. И.А.Ильин в работе 1937 года “Путь духовного обновления” в главе “О правосознании” поместил небольшой параграф “О творческом правосознании”, созвучный статье Я.Меньшикова.
23.    В. Фридштейн. Из области нового германского гражданского права//Закон и Суд. 1934. № 2. С. 1447.
24.    Цит. по: П. И. Новгородцев. Восстановление святынь (Об общественном идеале). М. 1991. С.560.
25.    См. более подробно 2-й и 3-й номера журнала за 1937 год.
26.    Закрытие журнала “Закон и Суд”//Закон и Суд. 1938. №№ 8-10. С.4144.