Вы пишете, что «Лили-Марлен» «запела буквально вся германская, армия». Напомню, что произошло это в значительной степени потому, что в первый раз песня в эфире прозвучала в германской военной радиостанции в Белграде, которая называлась Belgrader Wachtposten, а потом звуки «Лили-Марлен» стали позывным сигналом этой станции.
Для всех нас, живших на территории, которую Гитлер собирался сделать «новой Европой», песнь, конечно, отнюдь не связывалась с Марлен Дитрих. Она во время войны была в США, что давало некоторым немцам основание считать ее изменницей. По Белградскому радио песнь исполняла певица Lale Aiīdersen. О том, что и Марлен Дитрих стала на «неприятельской» стороне петь эту песенку, мы узнали только после войны. Но исполнение Марлен звучало несколько «по-другому»: мы так привыкли к тому, как пела Андерсон.
Пели ли власовць! «Лили-Марлен»? Это мог бы сказать только ктолибо из тех, кто состоял в первой дивизии армии Власова. Она формировалась [с осени 1944 г.] в немецком лагере в Мюнзингене, откуда и пошла на фронт. У меня есть приятель, бывший в этом лагере, но он проживает в Австралии. Я с ним переписываюсь и непременно его спрошу, что он помнит об этой песенке.
Я не совсем понимаю, почему Вы интересуетесь «людьми из НТС»? Ведь члены этой организации строем не ходили и вообще в Германии и Прибалтике не могли устраивать многолюдных собраний. Могли они, конечно, хорошо знать, как распространена «Лили-Марлен» в германской армии и очень возможно, что отдельные НТС-овцы в кампании русских на вечеринках пели эту песенку, не зная всех ее слов. Так это происходило в Риге. И мой близкий друг Анатолий Флауме (и это подтверждает мой здешний знакомый, который вместе со мной состоял в Рутении [студенческая корпорация]) сочинял русский перевод. Но мы оба не помним, сочинил ли он полный перевод или только начальные строфы (блат, на вечеринках пели эту песенку) и сохранился ли сочиненный им текст — мы не знаем. Во всяком случае, он не был опубликован. Вы приводите отрывок, сохранившийся в памяти какого-то лица: «Обе наши тени были как одна...». Если эти слова сохранились в памяти рижского старожила, то они вполне могли быть из перевода Флауме. Они мне звучат «по-флаумовски».
Вы пишете, что «казарма вписывается в общеевропейскую действительность, но что в Германии это связано с ее милитаризмом». Мне кажется, что правильно именно указание на «общеевропейскую», ибо во всех почти европейских странах существовала воинская повинноспи, и потому о казармах знали молодые люди во всех странах, за исключением англичан, и не больше и не меньше, чем немецкие молодые люди, особенно после первой мировой войны.
И еще — о «Катюше». Она у меня связана с эпизодом из военных лет. Это было в 1944 году, когда германский восточный фронт уже поколебался. Я шел по Мариинской улице со стороны Матвеевской ул. (там я жил) в сторону города в пасмурный день. Вдруг услышал звуки «Катюши» навстречу мне. На мгновение стало страшно: вдруг советские части ночыо вошли в Ригу. Пошел дальше и все громче звучала «Катюша», и наконец показалась колонна солдат в немецкой форме. Поравнявшись с колонной, заметил на рукаве испанский значок. Это была рота испанской «Синей дивизии», которая была на фронте вблизи Пскова, а ее тыловые учреждения были в Риге. Мне потом кто-то рассказывал, что испанцы с песней познакомились во время гражданской войны, когда против Франко сражались и какие-то советские воинсщ1е части. Так ли это — не знаю.
Очень рад был получить Вашу статью. Чйтал ее не только с большим интересом, но и узнал из нее много мне неизвестного о «происхождении» нам близкой «Лили-Марлен». Публикация вызвала столько различных воспоминаний, связанных со временем войны и вызванной ею ломкой нашей жизни.

*    Профессор Дмитрий Александрович Левицкий (род. 1907) — активный участник русского молодежного и студенческого движения в довоенной Риге, известный нашим читателям и той постоянной поддержкой, которую он оказывает исследованиям в области истории и культуры русских Латвии.
Письмо Д.А.Левицкого Ю.И.Абызову приводим с согласия обоих корреспондентов.