«Национальность жертв не существенна для коммунистической власти...»
Димитрий Левицкий (США)
«Родник» (Рига), №3, 1990
Продолжающаяся уже более полугода советская военная интервенция в Афганистане (статья написана и опубликована в США в 1980 году – примеч. ред. сайта) привлекает внимание печати западного мира и оживила интерес к примерам советской агрессии в прошлом. 40-летие одного из актов этой агрессии исполнилось летом текущего года. Это — советская военная оккупация Прибалтики с последующим включением в состав Советского Союза Эстонии, Латвии и Литвы, независимость которых советская власть признала в трех разновременных мирных договорах 1920 г.
Сообщая о публикациях, посвященных событиям в Прибалтике 40 лет назад, появившихся в западноевропейской печати," издающаяся в Нью-Йорке латышская эмигрантская газета замечает: «Афганистан помогает напомнить о судьбе балтийцев».
Напомнили об их судьбе и авторы нескольких статей, появившихся в русской зарубежной печати, но они, говоря о трагической судьбе балтийцев, понимают под ними почти исключительно эстонцев, латышей и литовцев. Недостаточно отмеченным при этом остается то обстоятельство, что население Прибалтики было разноплеменным и издавна включало немецкое, еврейское и русское (самое многочисленное) национальные меньшинства. В ходе событий 1939— 1941 гг. судьба этих меньшинств сложилась различно. Но на всех жителей Прибалтики, которые не смогли заблаговременно покинуть ее пределы, советский террор обрушился с одинаковой жестокостью вне зависимости от того, к какой национальности они принадлежали. И в этом смысле судьба русского населения Прибалтики (а оно насчитывало почти полмиллиона) оказалась особенно незавидной: в каждом местном русском (особенно интеллигентном и в прошлом не зарекомендовавшем себя прокоммунистическими воззрениями и симпатиями) подозревался замаскированный «белогвардеец» и враг советской власти. Однако прежде чем говорить об участи, постигшей «антисоветские элементы» Прибалтики, следует напомнить последовательность событий, приведших к ее советизации.
СОВЕТСКИЕ ВОЕННЫЕ БАЗЫ НА ТЕРРИТОРИИ ПРИБАЛТИКИ
Хотя после Мюнхенского соглашения Гитлер 2 сент 1939 г. торжественно заявил, что после разрешения вопроса о Судетской области у него нет больше территориальных требований, его дальнейшая политика свидетельствовала об обратном В марте 1939 г. последовало занятие германскими войсками Праги, и в том же месяце, после ультимативного требования Гитлера, в Берлине было подписано соглашение с Литвой об ее отказе от Мемельской (Клайпедской) области. Эта область (в 1939 г.— 152.000 чел., значительная часть которых были немцы) по Версальскому договору была отделена от Германии, а теперь опять воссоединена с ней.
Дальнейшее осуществление германской восточной политики Гитлера, в первую очередь в отношении Польши, зависело от сговора со Сталиным, и в этом смысле Гитлер был готов идти на большие уступки. Как известно, для соответствующих переговоров Риббентроп был послан в Москву, где и был заключен сенсационный пакт между двумя (недавно еще считавшимися непримиримыми) идеологическими противниками, носивший название «Пакт о ненападении между Германией и СССР» от 23 авг. 1939 г. Этот пакт означал важную и неожиданную переориентацию внешней политики обеих тоталитарных держав, но его главное значение заключалось в дополнительном секретном протоколе о разграничении взаимных интересов в Восточной и Юго-Восточной Европе, причем Финляндия, Эстония и Латвия признавались входящими в сферу интересов СССР, а Литва — в сферу германскую. После поражения Польши, 28 сентября того же года, в Москве было заключено еще одно секретное соглашение, изменявшее первое в том смысле, что и Литва теперь признавалась находящейся в сфере интересов Сов. Союза.
Содержание дополнительного секретного протокола сохранялось как Москвой, так и Берлином в строгой тайне, и германские дипломатические представители в балтийских странах были о нем осведомлены только в начале октября лично Риббентропом, с указанием, что недопустимо давать какие-либо пояснения на этот счет.
Пагубные для независимости балтийских государств последствия пакта Сталин — Гитлер не замедлили сказаться. В первую очередь советский нажим был произведен на Эстонию, причем предлогом послужил инцидент с польской подлодкой «Орел», которая, спасаясь от германского флота, зашла в Ревельский порт и там была интернирована эстонскими властями. Но затем подлодке удалось ускользнуть из порта и благополучно добраться до берегов Англии. Возлагая ответственность за исчезновение польской подлодки на Эстонию, Молотов объявил эстонскому посланнику, что СССР впредь не признает суверенитета Эстонии в ее береговых водах и принимает на себя их охрану. Прибывшему в Москву эстонскому министру иностранных дел Селтеру было объявлено, что СССР требует заключения пакта о взаимной помощи и о предоставлении права иметь военно-морские базы на территории Эстонии. Соответствующий пакт был подписан 28 сентября, и на его основании Сов. Союз получил военно-морские базы на островах Эзель (Сарема) и Даго (Хиума) и в Балтийском порту (Палдиски).
После Эстонии пришла очередь Латвии, а потом Литвы согласиться на требования Москвы о заключении пакта о взаимной помощи. В первых числах октября латвийский министр иностранных дел Мунтерс отправился в Москву, где был принят не только Молотовым, но и самим Сталиным. Во время переговоров выяснилось, что Сов. Союз требует права на установление баз военно-морского флота в портах Либавы (Лиепая) и Виндавы (Вентспилс), а также права на сооружение базы береговой артиллерии на побережье между Виндавой и Питраг- сом и аэродромом для авиации. Подписанный 5 октября советско-латвийский пакт по тексту почти дословно совпадал с текстом эстонского пакта.
Литовский министр иностранных дел Урбшис, прилетевший в Москву 3 октября, узнал, что от него ожидается подписание пакта о взаимной поддержке, а также — принятие «подарка» в виде недавно занятого советскими войсками города Вильны с прилежавшей областью. Урбшис не сразу согласился на принятие советских требований и решил справиться в Берлине насчет возможности получения оттуда помощи. Когда выяснилось, что на это рассчитывать нельзя и что, наоборот, во время сентябрьских переговоров с СССР Гитлер выразил желание присоединить к Германии Мариампольскую область, литовское правительство убедилось в безвыходности положения, В Москву была послана литовская делегация, которая там 10 окт. подписала требуемый Сталиным пакт о взаимной помощи, также предусматривавший право Сов. Союза на устройство военных баз на территории Литвы.
Сразу же после подписания латвийско-советского пакта распространенная во всей Прибалтике рижская русская газета «Сегодня» напечатала на первой странице своего номера от 6 окт. полный текст соглашения и коммюнике о происходивших в Москве переговорах. А через два дня в той же газете появилась статья (очевидно инспирированная правительством) о значении пакта. В статье, между прочим, говорилось: «Взаимное признание независимости и невмешательства оформилось в обязательство не затрагивать суверенных прав договаривающихся сторон, в частности их государственного устройства, экономической, социальной системы и военных мероприятий». Приводилась и ссылка на комментарий в «Известиях» от 6 окт., в котором было сказано, что «Советский Союз с величайшим уважением и доброжелательством относится к государственной независимости своих соседей».
Этому хотелось верить и правительству и населению Прибалтики. И некоторое успокоение внесло то обстоятельство, что прибытие советских войсковых эшелонов и размещение воинских частей в предоставленных базах для наземных, воздушных и военно-морских сил протекало бесперебойно, в полном порядке, мирно и без каких-либо ставших известными населению инцидентов. У оптимистов укрепилась надежда, что действительно достигнут какой-то приемлемый для самостоятельности балтийских стран видоизмененный «модус вивенди» со страшным советским соседом.
По-иному, конечно, расценивали создавшееся положение политически более вдумчивые люди, понимавшие грозную опасность, нависшую в недалеком будущем над Прибалтикой. Показательны в этом смысле, например, воспоминания Феликса Циеленса, видного латышского социал-демократического деятеля, бывшего одно время (еще до установления диктатуры Ульманиса в 1934 г.) латвийским министром иностранных дел. По его сведениям, численность советских войск, введенных на территорию Прибалтики и размещенных в приобретенных базах, была такова: в Эстонии — 20.000, в Латвии — 30.000 и в Литве — 20.000. В то же время численный состав местных вооруженных сил мирного времени равнялся: в Эстонии — 13.500, а в Латвии — 20.000. Принимая во внимание столь неблагоприятное для балтийских государств соотношение сил, автор оценивает значение пактов о взаимной помощи следующим образом: «Эти договоры означали протекторат Советского Союза над балтийскими государствами и фактически такое значительное ограничение их суверенитета, что оно было равносильно потере независимости этих государств».
ПЕРЕСЕЛЕНИЕ МЕСТНЫХ НЕМЦЕВ ИЗ ЭСТОНИИ И ЛАТВИИ
Октябрь 1939 г. приносил жителям Прибалтики одну неожиданную и тревожную новость за другой. Вслед за сообщением о заключении пакта о предоставлении Сов. Союзу военных баз стало известно, что Гитлер 6 окт. произнес в рейхстаге речь, в которой объявил о предстоящем переустройстве «этнографических условий в Восточной и Юго-Восточной Европе» и что Германия и СССР «согласились о взаимной поддержке в этом вопросе».
Как оказалось, эта программа в первую очередь затрагивала Прибалтику и касалась переселения немецких меньшинств из Эстонии и Латвии. Жители этих стран узнали об этом из правительственных коммюнике, опубликованных в Ревеле (Таллинне) и Риге 8 и 9 октября. Сообщалось, что германское правительство, приступая к практическому осуществлению принципа, прокламированного в речи рейхсканцлера Гитлера, выразило желание переселить в Германию граждан немецкой национальности Эстонии и Латвии и что правительства этих государств в принципе согласились о подписании соответствующих договоров. Они спешно были выработаны и подписаны Эстонией 15 и Латвией 30 октября. Договоры предусматривали добровольное изъявление намерения переселиться в Германию со стороны граждан, считавших себя немцами, а также — компенсацию за оставляемое оптантами недвижимЬе имущество и капиталы.
Что касается советского правительства, то оно в секретном протоколе от 30 сент. 1939 г. обязалось не чинить препятствий для переселения граждан немецкой национальности из областей, входящих в сферу его интересов по соглашению 23 августа. А когда, после речи Гитлера о переселении, германский посол в Москве, граф Шуленбург, сообщил Молотову, что германское правительство приступило к осуществлению своего плана, Молотов выразил послу незаинтересованность своего правительства в этом деле.
Прибалтийские немцы с особенным вниманием следили за тревожным политическим развитием, которое было вызвано совсем непредвиденным пактом Сталин — Гитлер, опасаясь постепенной советизации Прибалтики, как следствия заключенных затем пактов о советских базах. Однако известие о том, что «фюрер зовет» (Лозунг национал-социалистической пропаганды), поразило большинство местных немцев, «как гром среди ясного неба», по словам видного представителя рижского немечества (X. Римша).
Прибалтийские немцы ощущали себя коренными жителями «земли» (страны), испокон веков неразрывно связанными с ее судьбами. Их далекие предки — монахи-проповедники и епископы, рыцари-крестоносцы, купцы и ремесленники из ганзейских городов Любек и Бремен — уже в XII и XIII веках прибывали в Прибалтику в качестве колонизаторов. Организовав сперва своеобразное орденское, сословно-феодальное государственное образование (Ливонию), они затем в течение столетий упорно боролись за сохранение своего положения правящего и ведущего слоя во время последующего шведского и польского владычества. Со времени Петра Великого и вплоть до революции 1917 г., будучи в составе Российской империи, они долго сохраняли свою самобытность и особое положение в Прибалтике. В то же время поколения многих прибалтийских семейств верой и правдой служили русским монархам, внеся заметный вклад в гражданскую, культурную и военную жизнь империи. Недаром имп. Николай I в разговоре с Юрием Самариным, резко осуждавшим немецкие порядки в Прибалтике, сказал ему: «Вы укоряете целые сословия, служившие верно; начиная с Палена, я мог бы высчитать до 150 генералов» (Б. Э. Нольде),
Теперь им предстояло порвать с историей и традицией и навсегда покинуть родину и насиженные места. Необходимость в спешке и под нажимом принять такое решение, особенно у тех из них, кто не разделял национал-социалистической идеологии, вызывала мучительное душевное смятение. О нем свидетельствует, например, запись в опубликованном дневнике одного из переселенцев: «Случилось нечто совершенно неожиданное: нам надо покинуть родину. Фюрер произнес речь и объявил о переселении . . . Мы сегодня не в состоянии думать» (Ю. Крегер).
В неведении о том, как в Берлине решают судьбу прибалтийских немцев, пребывали не только рядовые местные немцы, но и ведущие деятели их национальных объединений в Эстонии и Латвии. Осведомлены были о готовящейся акции лишь возглавители немногочисленных групп национал-социалистически настроенных прибалтийских немцев, преимущественно из числа молодого поколения. В Латвии их руководителем был рижанин юрист д-р Эрхард Крёгер, носивший партийное звание «ландесфюрера». Совместно (по форме)с законно избранным председателем объединения граждан немецкой национальности Крёгер (а после его скорого отъезда в Германию — его заместитель), сообразуясь с директивами германского посольства, проводил акцию переселения из Латвии, исходным пунктом которой была Рига. В Эстонии таким пунктом был Ревель (Таллинн), и там акция протекала, в общих чертах, в том же порядке.
Имя руководителя акции по переселению из Латвии д-ра Крёгера особо упоминаю потому, что впоследствии, во время германо-советской войны, ему суждено было еще раз сыграть заметную роль в другой акции, на сей раз непосредственно касавшейся русских. При встрече ген. А. А. Власова с Гиммлером в сентябре 1943 г. Крёгер, тогда в чине оберфюрера СС (полковник бриг, ген.), присутствовал при их разговоре и служил переводчиком, а вскоре после того был назначен начальником специального штаба связи Гиммлера при ген. Власове.
На переселение решилось, если и не поголовно, то в своем значительном большинстве как немецкое меньшинство в Латвии (80%), так и в Эстонии (65%), и в немецкой общественности этих стран не проявилось заметной оппозиции переселению.
При подаче заявления о желании переселиться не требовалось упоминать о мотивах, побудивших на этот шаг. Поэтому, как отмечается в немецких исследованиях этого вопроса, мотивы переселения оставались внутренним переживанием каждого отдельного переселенца. Все же можно полагать, что наиболее существенным мотивом было желание избежать коммунистического владычества. В наступлении его мало кто сомневался после того, как стало ясно, что балтийские страны не будут оказывать вооруженного сопротивления Сов. Союзу. Как писал один из ав- торов-переселенцев, не было больше привычной в истории альтернативы «сражаться или погибнуть», а оставалось лишь «переселиться или погибнуть» (А. Ноттбек).
Переселенцев отправляли в Германию морским путем, на пароходах, предоставленных германским правительством. Первый пароход ушел из Ревеля 18 октября, а последний вышел из Риги 15 дек. 1939 г. На 48 судах из обоих портов переселилось из Латвии 52.500 чел., а из Эстонии — 14.400 чел., и это означало, что в обеих странах еще оставалось довольно много немцев. Но официально немецкие меньшинства в Латвии и -Эстонии прекратили свое существование, и в Риге «Правительственный Вестник» в конце декабря объявил, что «немечество в Латвии умерло».
Впоследствии, когда уже вся Прибалтика была занята советскими войсками в июне 1940 г., в Берлине был поднят вопрос о судьбе оставшихся в Эстонии и Латвии местных немцев, а также о немцах в Литве. Решено было произвести дополнительное переселение, которое происходило на основании германо-советского соглашения, подписанного в Риге и в Ковно (Каунас) 10 янв. 1941 г. Оно предусматривало создание смешанной германо-советской комиссии, которая решала вопрос о признании принадлежности к немецкой национальности за теми лицами, которые изъявили желание переселиться.
Первые транспорты ушли в конце января. На сей раз они направлялись не морем (из-за неблагоприятных ледовых условий), а по жел. дороге. «Беженцев» (таков был их официальный статус, в отличие от первых «переселенцев») насчитывалось: из Латвии — 10.000 чел. и из Эстонии — 7.000 чел. Таким образом, общее число переселенцев 1-й и 2-й акций из обеих стран составляет 84.000 чел. Насчет количества немцев, уехавших из Литвы, у меня достоверных данных нет. Во всяком случае, можно считать, что из Прибалтики переселилось свыше 100.000 немцев. При этом следует отметить, что в числе уехавших было немало русских, латышей и эстонцев, имевших возможность доказать ту или иную связанность с не- мечеством и постаравшихся таким образом спастись от большевистской опасности. Относительно беженцев второй категории есть сведения, что среди них было прибл. от 3.000 до 3.500 лиц, которые по существу не были немцы и были «пропущены» благожелательно настроенными членами немецких комиссий.
ЗАНАВЕС ОПУСТИЛСЯ
Так была озаглавлена большая статья в распространенной латышской газете, которая была напечатана после того, как из Риги ушел последний пароход с немецкими переселенцами. И хотя сама статья была посвящена не особенно лестной оценке исторической и культурной роли немцев в Прибалтике, а не ее политическому положению в настоящем, слова об опустившемся занавесе воспринимались многими местными жителями в смысле некоего зловещего предзнаменования. Как-никак, исход немцев знаменовал собой как бы окончательный разрыв с Западом и одностороннюю, роковую зависимость дальнейших судеб Прибалтики от воли вождей Сов. Союза.
Это особенно чувствовалось в главных городских центрах Прибалтики, в Риге и Ревеле, сохранивших в своей центральной части («старый город») архитектурные признаки средневековых немецких городов. В Риге, самом многолюдном городе Прибалтики, население всегда отличалось многоплеменностью. В 1930 году из общего населения почти в 380.000 было: русских 35.000, евреев — 43.000 и немцев — 45.000, и этот немецкий элемент издавна воспринимался как неотъемлемая особенность рижской жизни и вносил в нее заметную долю того космополитизма, который особо отметил в своих воспоминаниях Джордж Кеннан, начавший свою дипломатическую карьеру в американском посольстве в Риге. Внезапное «выпадение» немецкого элемента бросалось в глаза, повсеместно ощущалось и вызывало навязчивую мысль: какие новые неожиданности и потрясения нас ожидают?
Тем временем тучи на политическом горизонте продолжали сгущаться. В конце ноября Финляндии был предъявлен советский ультиматум, финны приняли мужественное решение сопротивляться, и разгорелась советско-финская война. Это не замедлило сказаться и на положении Эстонии. Ввиду особого стратегического значения ее побережья для безопасности Ленинграда и Красного флота, она должна была согласиться на предоставление дополнительных военных баз, в том числе в Гапсале (Хаапсалу).
Когда 12 марта 1940 г. был заключен советско-финский мирный договор и выяснилось, что Финляндия сохраняет свою независимость, это известие было воспринято в балтийских странах «с большим удовлетворением и облегчением», как пишет историк этих государств Г. Раух. Сейчас же в Риге состоялась конференция министров иностранных дел, на которой было постановлено продолжать политику нейтралитета и выражено пожелание о более тесном хозяйственном и культурном сотрудничестве тройственной балтийской ан- танты. Как вскоре выяснилось, созыв конференции вызвал в Москве подозрения и был использован как предлог к обвинению балтийских государств в антисоветском военном сговоре.
Внутренняя жизнь в балтийских государствах после подписания договоров о советских базах протекала обычным чередом, без заметного советского вмешательства. Это, по-видимому, побуждало правительства то ли действительно всерьез принимать советские заверения о «невмешательстве и взаимном признании» и рассчитывать на то, что установившийся в их странах общественный строй сохранится и впредь на продолжительное время, то ли делать вид, что советским заверениям верят. Во всяком случае, в Латвии, где уже в 1934 г. на смену парламентарно-демократи- ческому строю пришла единоличная диктатура К. Ульманиса, правительство которого открыто проводило политику ущемления прав национальных меньшинств, и дальше неукоснительно продолжалась ликвидация русских организаций культурной самодеятельности. Так, например, закрыты были: Русское Юридическое Общество (в октябре), русская студенческая организация «Фратернигас Россика» (в ноябре) и «Газета для всех» (в марте 1940 г.) И эти шовинистически е мероприятия проводились, несмотря на нависшую над страной грозную опасность
Она превратилась в трагическую реальность на 8-м месяце полусуверенного существования балтийских государств. Начало кризиса обозначилось в конце мая 1940 г., когда советское правительство обвинило литовские власти в том, что они якобы не обеспечивают безопасности советских военных баз, из гарнизонов которых будто бы похищено несколько солдат, и что Литва якобы заключила военный союз с Эстоний и Латвией. Опуская подробности развития кризиса (поездки литовских мин. ии. дел Урбшиса и /лин.-президента Меркиса в Москву и их попытки умиротворить советское правительство рядом уступок), след/ет отметить даты его кульминационного пункта: 14—17 июня 1940 г.
14 июня Молотов предъявил Литве ультимативную ноту с требованием наказания министра внутренних дел, образования нового правительства и согласия на ввод частей Красной Армии в важнейшие пункты страны. Ультиматум был принят, и советские войска двинулись в Литв/,
Пока они занимали страну, Молотов предъявил ультимативные ноты однозначного содержания посланникам Эстонии и Латвии с требованием ответа в течение 8 часов, И в этих нотах главное обвинение сводилось к тому, что якобы оба правительства нарушили пакт о ненападении 1932 г. и пакт о взаимной помощи 1939 г., включив в эстонско-латвийский военный союз Литву, что будто бы явствует из созыва конференций министров иностранных дел этих государств в декабре 1939 г. и марте 1940 г. Советское правительство требовало немедленного составления новых правительств, которые могли бы обеспечить соблюдение заключенных пактов о взаимной помощи, а также — согласия на ввод советских войск для предотвращения «провокационных актов» против советских баз.
Оба правительства принуждены были принять ультиматум, и 17 июня началось вступление советских войск и занятие ими территории обеих республик.
Для проведения нужных советскому правительству мероприятий из Москвы приехали специальные уполномоченные: В. Деканозов — в Ков- но, А. Вышинский — в Ригу и А. Жданов — в Ревель. Они сейчас же приступили к формированию новых правительств, сносясь при этом для видимости с главами трех государств. В Эстонии это был президент Пяте, а в Латвии — президент Ульманис. Несколько иное положение создалось в Литве, т. к. президент Сметона с некоторыми другими видными литовскими деятелями 15 июня бежал в Германию. Поэтому, по настоянию Деканозова, министр-президент Мер- кис принял на себя исполнение обязанностей главы государства.
Во всех трех государствах, номинально с согласия их президентов, составлены были «народные правительства», возглавлявшиеся лицами из числа местной лево-прогрессивной интеллигенции. Из декларации этих правительств можно было сделать заключение, что и впредь будет обеспечена независимость государств и что не предвидится их советизация.
Однако те некоммунистические местные деятели, которые вошли в новообразованные правительства в надежде, что лояльное сотрудничество с Сов. Союзом наилучшая гарантия сохранения независимости их государств, жестоко ошибались. Так, например, новый литовский министр-президент Креее-Миц- кевичус, поехавший в конце июня в Москву и имевший там продолжительную беседу с Молотовым, узнал от него, что в создавшейся международной обстановке нельзя рассчитывать на дальнейшую независимость малых государств и им вскоре придется применяться к советским порядкам.
Выборы новых парламентов в трех балтийских государствах, назначенные одновременно на 14 и 15 июля, были заранее подготовлены советскими эмиссарами в сотрудничестве с местными компартиями и проведены по советскому образцу. Хотя сперва, как это было в Латвии, было объявлено, что выборы будут проводиться на основе правил, предусмотренных старой конституцией (бывшей в силе до переворота 1934 г.), попытка некоммунистической инициативной группы выставить свой список кандидатов была пресечена незадолго до выборов, так что населению пришлось голосовать лишь за единственный список «блока трудящихся». Его партийно-послушные кандидаты и были избраны в новые, ставшие теперь «народными», парламенты.
Президенты Ульманис и Пяте должны были отказаться от своих должностей и были сосланы в СССР: первый — 21, а второй 30 июля. Об их дальнейшей участи мало что известно. Есть лишь сведения, что оба кончили свои дни в ссылке. Что касается литовского президента Сметоны, то он, перебравшись из Германии в Швейцарию, оттуда эмигрировал в США, где погиб во время пожара в 1944 г.
В начале августа 1940 г. в Москве собрался Верховный Совет, который выслушал заявления литовской, латвийской и эстонской парламентских делегаций и, в соответствии с высказанными пожеланиями, на своих заседаниях 3, 5 и 6 августа принял балтийские советские республики в состав СССР.
Теперь занавес действительно опустился для всей Прибалтики; и ее новые властители усердно принялись за советизацию со всеми сопровождающими подобный процесс выводами: бесправием, репрессиями протиз «антисоветских» элементов и материальными лишениями вследствие снижения уровня хозяйственной жизни. Эта первая советская оккупация, прерванная 22 июня 1941 г. начавшимися военными действиями Германии против СССР, продолжалась немногим больше года, который в латышской эмигрантской литературе называется «страшный год».
«СТРАШНЫЙ ГОД» И ЕГО ЖЕРТВЫ
Молниеносное наступление германской армии оказалось в некоторых отношениях ' спасительным для населения Прибалтики (за исключением ее еврейских жителей, которые подверглись массовому истреблению). Стремительное продвижение германских войск, с одной стороны, прекратило начавшееся массовое выселение местного населения, а с другой предотвратило проведение общего призыва в Красную Армию. Мобилизацию не успели провести ни в Литве, ни в Латвии. Уже 24 июня было взято Ковно, 25-го Либава и 1 июля — Рига. Продвинувшись затем к границам Эстонии, германская армия встретила здесь более упорное сопротивление и была к середине июля на некоторое время остановлена. Это дало возможность советским властям провести в северной Эстонии мобилизацию. Только 20 авг. был занят Ревель, и к концу этого месяца почти вся территория Эстонии (кроме островов, где советские гарнизоны держались до октября) оказалась в руках германского командования.
Советским учреждениям (в том числе органам НКВД) приходилось проводить эвакуацию в большой спешке, вследствие чего в отдельных местах не были уничтожены некоторые секретные документы. Обнаруженные после отступления советских войск, они дали представление о далеко шедших планах советских властей насчет проведения «чистки» Прибалтики от нежелательных элементов, а в отдельных случаях также — списки расстрелянных лиц, трупы которых затем были найдены в массовых могилах.
Высылка президентов Пятса и Ульманиса была предвестником последовавших вскоре затем арестов и исчезновений лиц, которые, по определению одного из найденных документов НКВД, были в прошлом «активные деятели буржуазных органов власти, армии и разведывательных учреждений, а также бывших контрреволюционных политических партий и организаций». Среди сразу же арестованных или исчезнувших было немало русских, как коренных местных жителей, так и эмигрантов: паспорт в этих случаях не имел никакого значения. Упоминание об особом внимании «органов» к русским находим и у нерусского автора книги о том времени, эстонца-юриста, который вспоминает: «Мы видели во время первой советской оккупации, что русские эмигранты были первые, которые подвергались арестам за измену Советскому Союзу» (Г. Тумулус).
Зимой 1940 41 г. местные органы НКВД получили извещение о плане массовых высылок из всех трех стран. Высылка должна была производиться согласно инструкции НКВД за № 0011223. Она называлась инструкцией «О порядке проведения операции по выселению антисоветского элемента из Литвы, Латвии и Эстонии» и была подписана Серовым, тогдашним заместителем народного комиссара гос. безопасности, 11 окт. 1939 г. Эта дата свидетельствует об истинных намерениях советского правительства в отношении балтийских государств уже тогда, когда оно заключало с ними пресловутые «пакты о взаимной помощи», не затрагивавшие якобы суверенных прав договаривающихся сторон. Русский текст инструкции в свое время был полностью напечатан в «Новом Журнале» (кн. 107, 1972).
Как явствует из инструкции, выселение «антисоветских элементов» рассматривалось как «задача большой политической важности», и ее проведение возлагалось на «уездные оперативные тройки и оперативные штабы», которые были обязаны провести операцию «без шума и паники».
В обнаруженном также секретном приказе по местному НКВД (Литовской ССР) от 25 апр. 1941 г. разъясняется, что взятию на оперативный учет согласно инструкции Серова подлежали и лица «вне зависимости от конкретных данных об их антисоветской деятельности». Найден был и другой приказ НКВД, а также «сводки», составлявшиеся на основании приказов НКВД, и эти документы указывают на выработанный перечень групп лиц, подлежавших взятию на учет. Он распадался на две категории. В первой категории перечисляются 7 групп, из которых две касаются местных русских жителей, а именно: всех членов организации БРП (Братство русской правды), РФС (Русский фашистский союз), РОВС (Русский общевоинский союз), НТСНП (Национально-трудовой союз нового поколения), «Младороссов», всех офицеров Белых армий, а также — руководящих лиц всех национальных контрреволюционных белоэмигрант- ских организаций и постоянных сотрудников их органов печати.
Вторая категория касается служащих иностранных миссий и фирм, а также Л1 ц, пытавшихся переселиться в Германию, их семей и близких родственников, бежавших за границу («изменников родины»)
Исподволь подготовлявшаяся и сохранявшаяся в глубокой тайне операция по выселению части жителей Прибалтики стала проводиться одновременно в трех ее странах незадолго до начала германо-советской войны В ночь с 13 на 14 июня 1941 г. грузовики с вооруженными чекистами, милиционерами и партийцами направлялись со сборных пунктов к квартирам, домам и хуторам людей, которые значились в списках оперативной группы. На местах производились обыски и аресты, выселяемых уведомляли об их участи и давали минимальный срок на сборы. Затем выселяемых на грузовиках свозили на ж. д. станции и грузили в товарные вагоны, разлучая при этом главу семьи с ее членами.
Повсеместно закончить операцию в одну ночь не удалось, и поэтому обыски и аресты в некоторых местах продолжались в течение последующих дней и ночей. Дальнейшее выселение «антисоветского элемента» из Прибалтики было предотвращено разразившейся 22 июня 1941 г. германо-советской войной. Во время последовавшей затем германской оккупации Литвы, Латвии и Эстонии в этих странах возникли организации местного самоуправления, которые имели возможность заняться подсчетом жертв советского террора. Материалом для этого послужили обнаруженные секретные документы: «сводки о количестве арестованных и выселяемых», списки содержавшихся в тюрьмах и расстрелянных и другие данные.
В Латвии, например, была произведена акция по опросу жителей о репрессированных и пропавших без вести родственниках и знакомых, которая была закончена к 1 янв. 1943 г. Поименный список жертв, составленный на основании опроса и его обработки Латвийским статистическим бюро, был отправлен в Международный Красный Крест в Швейцарии. Там ан сохранился, и в 1951 г. его в Стокгольме опубликовал Латвийский Национальный фонд, предпослав сборнику английское вступление. Внушительный сборник под названием «Эти имена обвиняют» («These Names Accuse») содержит фамилии и имена прибл. 30.000 жителей Латвии с указанием места их жительства до выселения. При этом отмечается, было ли данное лицо 1) сослано во время массового выселения 13'14 июня 1941 г., 2) арестовано и вывезено из тюрьмы или 3) пропало без вести в последние дни советской оккупации
Кроме того, после второй мировой войны появился ряд публикаций авторов из кругов эстонской, латышской и литовской эмиграции, занимавшихся изучением вопроса о количестве жертв первой советской оккупации Прибалтики, Общие итоги некоторых авторов при этом иногда расходятся, но эти расхождения сравнительно незначительны и мало меняют общую картину. Она нашла отражение в опубликованных докладах Комиссии Конгресса США по коммунистической агрессии (так наз. Комиссия Керстена), слушания которой проходили в 1954'55 г.
Согласно этим докладам общее число репрессированных (т. е. сосланных, заключенных и расстрелянных, а также пропавших без вести) равняется в округленных цифрах: в Эстонии — 60.000, в Латвии — 34.000 и в Литве — 34 600. Для сопоставления этих данных с общей численностью жителей этих трех стран напомню, что их население в конце 1930-х гг. (округляя до полных тысяч) было: в Эстонии — 1.1 00.000, а в Латвии — 1.950.000 и в Литве — 2.550.000 (вкл. Мемельскую обл).
Когда в американской печати появились сведения о том, что специальная комиссия Конгресса США займется вопросом о советской оккупации Прибалтики и что она будет выслушивать показания эмигрантов из ее стран, инициативная группа русских, бывших жителей Прибалтики, со своей стороны составила меморандум (от 10 апр. 1954 г.). В нем указывалось на многочисленные факты репрессий против русских жителей Прибалтики, пострадавших от коммунистических преследований наравне с остальными жителями балтийских государств, а иногда и больше их в процентном отношении. «,Р меморандуме сообщалось в русской зарубежной печати, как, например, в парижской «Русской Мысли» (от 2.%. 1954) и в сан-франкис^ком «Нашем Времени» (от 2В/2^05Т954У но нет сведений о том, был ли меморандум принят во внимание Комиссией Керстена. Во всяком случае, в ее официальных отчетах никакого упоминания о нем нет.
Об этом приходится пожалеть особенно теперь, когда на Западе усиливается, вместо антикоммунистической, пропаганда антирусская. Поэтому уместно напомнить о первом годе коммунистического властвования в Прибалтике. Для русских, переживших это время, нет сомнений в том, что ее русское население подвергалось репресЬиям наравне с жителями других национальностей и что оно пострадало в процентном отношении не меньше, если не больше, чем эстонцы, латыши и литовцы. И это особенно показательно, если иметь в виду, что основная масса русского населения Прибалтики были крестьяне и притом — малоземельные, незажиточные и, следовательно, с точки зрения коммунистов, были элементом отнюдь не «кулацким», а наоборот — «бедняцким».
В подтверждение сказанного легче всего привести некоторые данные о Латвии. С одной стороны, она была наиболее многонациональным из трех балтийских государств, и ее русское меньшинство (12% нас.) было самое многочисленное в Прибалтике (233.000 чел.). С другой стороны, наличие поименного списка репрессированных, содержащегося в сборнике «Эти имена обвиняют», дает возможность сделать заключения о национальной принадлежности жертв коммунистического террора в Латвии.
При этом, конечно, следует иметь в виду, что данные о национальности жертв не могут быть абсолютно точны, поскольку действительно достоверным критерием для определения национальной принадлежности в Прибалтике с ее смешанным населением служит не столько фамилия, сколько самоопределение человека, Поэтому при подсчете числа русских жертв неизбежны некоторые расхождения. Но и с этой оговоркой имеющиеся данные достаточно убедительно свидетельствуют о вненациональной направленности коммунистических репрессий, жертвами которых стали тысячи прибалтийцев.
К сожалению, в распоряжении русской инициативной группы, которая в свое время составила меморандум для Комиссии Керстена, упомянутого сборника с именами репрессированных не было. Его тщательная статистическая разработка еще остается делом будущего. Но на основании моего предварительного подсчета можно сделать заключение, что число русских в списке во всяком случае превышает 12%, т. е. процент русских граждан Латвии. Такое заключение находит подтверждение в выводах латышского исследователя К. Зивертса, работа которого «Население Латвии под советской оккупацией» была опубликована и на английском языке в 1955 г. Автор, исчисляя общее число репрессированных в 34.000, говорит: «Из этого числа 78% были латышского происхождения». Следовательно, ясно, что 22% нелатышских жертв советского террора составляют главным образом русские и евреи, т. к. подавляющее большинство местных немцев уже переселилось в Германию, а другие национальные группы населения были численно незначительны.
Что касается еврейского населения Прибалтики (где среди национальных меньшинств оно по численности процентно занимало первое место в Литве, второе в Латвии и весьма незначительное в Эстонии), то оно пострадало от коммунистических репрессий, как и другие национальные группы края. Этот факт, однако, замалчивался германскими оккупационными властями, и когда под их наблюдением в Латвии составлялся список репрессированных, то евреи в него не включались. Поэтому точный подсчет еврейских жертв коммунистического террора и для Латвии затруднен, и их число в соответствующих исследованиях указывается по необходимости лишь приблизительно и колеблется от 1.000 (К. Зивертс) до 5.000 (М. Кауфман).
Латышские публикации по вопросу о советском терроре в Латвии нередко отличаются антирусской настроенностью, выражающейся в намеренной подмене термина «советский» словом «русский» и умолчании об активной поддержке, которую местные латышские коммунисты оказывали органам советской оккупационной власти. Но среди этих публикаций встречаются объективные указания на сущность коммунистического террора, как направленного на подозреваемые в «антисоветизме» группы населения вне зависимости от их национальной принадлежности. Это отмечается в исследовании К. Зивертса, а в изданной в Стокгольме эмигрантской «Латышской Энциклопедии», в статье о высылках из Латвии, говорится, что они «коснулись всех профессиональных и социальных групп вне различия национальности, пола и возраста».
Такое суждение совпадает с выводами авторов русского меморандума, которые в его заключительной части подчеркивали, «что для коммунистической власти отнюдь не существенна национальность ее жертв, что расправы она производит во всех кругах и слоях порабощенного населения, чтобы всем без исключения внушить страх перед правителями и подавить мысль о сопротивлении».
Еще раз напомнить об этом своевременно, ибо, как недавно сказал Солженицын, «коммунизм: у всех на виду — и не понят».
