Одной из излюбленных техник Александры Бельцовой были пастельные мелки, поскольку они позволяли работать в любом месте и в любых обстоятельствах (даже полулежа), не требуя от автора продолжительных физических усилий. Мама болела туберкулезом легких, и нередко обострения болезни и длительные лечения в зарубежных санаториях лишали ее возможности заниматься живописью у мольберта. Но причина привязанности Бельцовой к пастели заключалась не только в этом. Тональная мягкость пастельных мелков вполне отвечала ее сдержанному и одновременно изысканному цветоощущению. Стремясь сохранить присущую лишь пастели бархатистость поверхности, Бельцова не фиксировала свои работы жидкими составами.
Как художника ее притягивала таящаяся в этой технике возможность объединения чисто живописных приемов с элегантностью линий, что позволяло подчеркивать пластику форм. И хотя этот прием использовался ею во всем ее творчестве, в пастелях он всегда сопровождался стремлением воспроизвести мимолетные впечатления, ускользающие мгновения жизни, что столь точно сформулировали в свое время французские импрессионисты. Бельцова старалась запечатлеть изменчивость человеческих черт, мгновенное душевное озарение, делающее даже некрасивые лица прекрасными. (Этой экспрессией в живописи маслом нередко приходится жертвовать ради цельности образа.) В работах Бельцовой доминирует одухотворенная задумчивость, вглядывание в себя, черты, присущие ей самой, ведь не тайна, что каждая работа художника в какой-то степени автопортрет.
Маленькие пастели конца 30-х —начала 40-х годов от прочих произведений Бельцовой отличаются особой жизненностью типажей, внутренней динамикой, не исключающей даже легких прикосновений иронии в интерпретации моделей. В этом не только своеобразие взгляда художницы, но и своеобразие ее юмора. Подобный, по-французски игривый юмор, буквально осчастливливающий окружающих, присущ только очень глубоко культурным людям, к которым я позволю себе причислить и мою мать. В 20-е годы этот юмор «пошел в дело» на страницах политико-сатирического журнала «Хо-хо», где Бельцова показала себя остроумным карикатуристом. Не помню, чтобы позже она когда-либо еще обращалась к этому жанру.
Но возвращаясь к пастелям, следует признать, что именно неповторимость выражения человеческих лиц (даже если модели далеки от Аполлона Бельведерского и Венеры Милосской) привносит в образы эффект жизненности. Они как будто заинтересованно всматриваются в нас, заставляя ощутить атмосферу интенсивной духовной жизни, господствовавшей в конце 30-х годов в рижском обществе, особенно в тех кругах творческой интеллигенции, к которым принадлежала и Бельцова. В этой среде выделялись писательница Луция Замаяча с раскосыми кошачьими глазами и огненно-красными волосами (латышский вариант женщины-вамп), архитектор Роберто Булбуена, с которым Бельцова познакомилась и подружилась на корабле, идущем в Стокгольм, итальянский посол в Риге — Индовино с женой, остроумный торговец красками М. Дембо и любимая модель Бельцовой — молодая еврейка Аня, погибшая в годы немецкой оккупации с дочкой в фашистском лагере.
В работах этого периода много лиц, мне неизвестных, но есть и близкие родственники — мой отец Роман Сута, двоюродная папина сестра Настя Эвене и другие. На последней экспозиции пастелей Бельцовой однообразный режим малоформатных рисунков нарушался крупными работами, в числе которых был и «Двойной акт», родившийся в студии Союза художников, которую ведет и по сей день Л. Мурниекс. Студия эта располагается в нашем же доме, и мама была одним из самых усердных ее посетителей, — там всегда были интересные постановки, хорошие модели, причем бесплатно.
И все же, говоря об изображении обнаженной натуры, следует признать, что с особой деликатностью шарм женственности выявляется в рисунках 30-х годов. Им присущи не только элегантность линии, внутреннее напряжение, пикантность поз, но и подчеркнутое выделение какой-либо раздражающей детали, граничащее с озорством. Происходило то, что в определении К. Фридрих- сона звучало как «возможность положиться на руку, ибо рука умна». И это было действительно так, рука художницы в те годы была наиболее раскованной и моментально реагировала на все эмоциональные импульсы.
Позже, в послевоенные годы, пастели Бельцовой становятся ярче по цвету, особенно с появлением масляных мелков. Усилилась и экспрессивность в изображении моделей, особенно это следует отнести к образам художника по костюмам Л. Лейте.
Помимо изначально задуманных в этой технике работ у матери было бесчисленное количество эскизов к будущим живописным полотнам. (К примеру, портрет семьи Калныня, так и не реализованный.)
Прошедшая в Доме архитекторов выставка ни в коем случае не дала исчерпывающей информации о творчестве Бельцовой в этой области. Однако ее индивидуальный подход к пастельной технике как таковой выявился очень ясно: в своих рисунках Бельцова стремится сохранять импровизационную легкость, оставляя фантазии зрителя достаточно свободного места на листе бумаги, так же как это делали японские мастера, добиваясь поразительной воздушности в своих рисунках тушью.
Однако присутствующий во всех работах шарм экспромта не отнимает убежденности в том, что ей удалось запечатлеть невозможное — легкое дыхание жизни.
С младенческого возраста Бельцова росла под духовным и цветовым влиянием православных икон, она была внучкой украинского священника. И с каким необъяснимым и скорее всего неосознанным упорством, интуитивно стремилась она к той среде, которая позволила бы ей раскрыться как художнику. И она нашла неиссякаемый источник вдохновения в лице моего отца Романа Суты. Он стал для нее путеводной звездой в искусстве. Полноправным членом вошла Александра Бельцова в Рижскую группу — единственная женщина-живописец, притом русская, в этом элитарном сообществе художников. Всегда сдержанная, хрупкая и тактичная, она невольно привила свою славянскую духовность новому цветущему дереву латышской живописи, сделав это удивительно органично. Всем своим творчеством в целом: не только живописными полотнами, но и росписью по фарфору в «Балтарсе», и акварелями, созданными в 20-е годы в Южной Франции в духе Фуджиты, и этими маленькими интимными рисунками пастелью Александра Бельцова вошла в латышское искусство, заняв в нем прочное место.