Русский синдром

Я живу в русском зарубежье

Гарри Гайлит

Я получил письмо от читательницы. Она спрашивает, «откуда у латышского бомонда такое неприязненное отношение к русским? Вроде бы литературоцентричная нация, сорок лет воспитывалась на латышской советской литературе, и вдруг как с цепи сорвались...»

В чем-то читательница, конечно, права. Латышские советские писатели относились к русским благожелательно. Но ведь это не вся латышская литература! Если же задаться вопросом, какое отношение к русским прослеживается в прозе латышских досоветских писателей, а так же эмигрантских и современных, придется признать, что в большей степени плохое.

И не к одним русским. Ноги латышского национализма растут не столько из нелюбви к русским, сколько из ксенофобии вообще - из страха перед инородцами и боязни всего чужого. Разговоры об оккупации - всего лишь маска, под которой прячется свойственный многим маленьким народам комплекс литлизма (от англ. little). Это комплекс «маленького человека», привыкшего пресмыкаться перед сильными мира, но мечтающего переломить судьбу и перестать по крайней мере в собственных глазах выглядеть лакеем. Отсюда и латышская замкнутость на своем национальном ареале (т.н. особый путь развития), и неприязнь ко всем приезжим инородцам за исключением тех, с чьей ладони они в текущий момент кормятся. Отсюда же и манера принижать в литературных произведениях достоинства любого представителя другой народности, выпячивая напоказ его слабости и превознося свои достоинства.

В первую очередь она распространяется, конечно же, на русских, как на ближайших своих соседей. Эта неприязнь бросается в глаза, едва вы прочтете пару-тройку книг культовых латышских писателей.

Борис Инфантьев, доктор наук, филолог-фольклорист и культуролог, прочитал их гораздо больше. Свою научную жизнь он посвятил русской культуре в Латвии, поэтому его заинтересовало, как представлен русский человек в латышской, в основном послевоенной прозе.

Вопрос этот Борис Инфантьев исследовал досконально. Подборка его заметок, статей и переведенных им фрагментов из романов латышских авторов теперь издана в Альманахе Гуманитарного семинара Сергея Мазура. Они производят ошеломляющее впечатление.

Что больше всего поражает – мелочность и близорукость латышских писателей. За своими обидами и переживаниями они не сумели увидеть тех страданий и лишений, которые в годы войны перенесли другие народности, участвовавшие в военных действиях. Чувство социального превосходства и пренебрежения к инородцам ослепляет латышских авторов. Войну в латышской прозе – не в советской, конечно, а в той, которая сейчас в ходу,- читатель видит не как мировую социально-историческую катастрофу, а лишь как национальную трагедию, разметавшую несчастных латышей по белу свету.

Вину в этом латышские авторы вешают не на гитлеровцев, а на русских и, в частности, на советскую армию. Один из самых известных латышских писателей-эмигрантов Аншлав Эглитис иначе как монгольскими полчищами советскую армию не называет (роман «Зеленые льды, синие горы»). Другой не менее известный эмигрантский писатель Дзинтарс Содумс в своих воспоминаниях идет еще дальше. Ригу и всю Латвии по его словам в 1944 году захлестнуло нашествие русских, монгол, татар, киргизов, узбеков, таджиков – пестрый сброд, составлявший ряды советской армии и красных партизан. Страницы книг Содумса пропитаны острой неприязнью к тем народам, которые входили тогда в состав советской страны.

Но самое страшное зло – это, конечно, русские. Какими только не видит их читатель! Оказывается, эта нация исторически сложилась как скопище бездарностей, не давших человечеству ничего такого, что можно было бы сравнить с европейской культурой. И хотя русские всегда видели в латышах носителей высокоразвитой западной цивилизации, их «повышенное самомнение и гордыня не позволяли им это признать». Так пишет другой Эглитис - Виктор, между прочим, выпускник Витебской духовной семинарии и Юрьевского университета. В книге «Латыш в России» он, признавая за русскими широту души, называет их «больным народом неврастеников».

Но неприязнь к русским насаждается в латышской литературе не только писателями-эмигрантами. Она зародилась гораздо раньше. Еще в ХIII веке Генрих Латвийский изображал в своих «Ливонских хрониках» русский народ как врагов. Он писал, что русские «жнут там, где не сеяли». Что они ленивы, они обжоры, пьяницы и плохие вояки: «Русские после обильной еды любят вздремнуть – вот тогда на них лучше всего нападать».

В неприглядном виде рисуют русских военных латышские авторы и более поздних времен. Русские офицеры на первой мировой были больше озабочены своими личными и семейными проблемами, чем фронтовыми делами. Такими их изображает Карл Штралис в трилогии «Война»». А русские солдаты у него наоборот представляют собой плохо управляемую и потому пугающую, серую стихийную массу. Генеральские чины, как правило, бездарны. По их вине латышские стрелки в романе Александра Грина «Вихри лихие» (не путать с советским писателем) несут огромные потери. Думая только о своей карьере, не слушаясь дельных советов латышских командиров, эти военные спецы готовы бездумно жертвовать тысячами солдат и офицеров.

Неприязненное отношение к «русским воякам» в латышской литературе во многом формируется памятью о российских карательных отрядах и казачьей «черной сотне». О жестоком усмирении народных бунтов 1905 года, о запоротых казачьими нагайками латышах писали и Рутку Тевс («Латыш и его господин»), и Карлис Скалбе («Казак»), и Андрей Упит («Северный ветер»).

Отсюда, как говорится, рукой подать к недоверию и страху перед русским нашествием вообще. Чтобы защититься и предостеречь от «русской скверны», латышские писатели готовы в ход пускать все, что угодно. Лишь бы показать русского человека чудовищем, пугалом или совсем никчемным и ни на что не годным. Вот характерный монолог: «Что русские? Против латыша они - кукушки. Приезжают свататься к моим дочерям, а я лежу на печи и даже не слезаю. Смотреть на них противно. Пьяницы, и больше ничего» («Каспар Глун» Антона Аустриньша).

А если не пьяница, то коммунист. А не коммунист, то предатель, шпион или морально опустившийся тип. Даже известный латышский тенор Марис Ветра, сам родом из Петербурга, образованнейший человек и друг Шаляпина, умудрился в «Шестой колонне» так описать русских, что хоть в лес не ходи…

Читая всю эту белиберду о русских людях, русофобом стать немудрено. Но есть тут еще одна странность. Известно, с каким пиететом русские писатели, в отличие от латышских, относились к латышам и их культуре. Пушкин, Тютчев, Тургенев отзывались о своих друзьях в Латвии с неизменным теплом и любовь. Маяковский называл латышей «довольно милым народом». В восторге от Латвии был Эренбург. А уж о тех, кто из года в год наезжал в Дом творчества в Дубултах, и говорить не приходится.

Бальмонт, Белый, Коринфский, а в 50-80-е годы огромная плеяда советских поэтов часто переводила стихи самых разных латышских авторов. Так вот странно, что для латышей никогда такого же интереса не представляли стихи даже самых известных русских поэтов. Я не замечал, чтобы они их переводили. Теперь это говорит о многом.

Уникальная фотография

Я живу в русском зарубежье

Гарри Гайлит

Русский синдром

Содержание