Игорь Закке о Нине Онуфриевне Орловой
Игорь Закке
Отрывок из неопубликованных воспоминаний Игоря Фёдоровича Закке
Из учителей самое большое и благотворное влияние в широком смысле на меня оказала Нина Онуфриевна Орлова. Она преподавала русский язык и литературу. Связь с нею не прекратилась с окончанием школы и сохранилась на многие годы вплоть до её кончины, а чувство глубокой благодарности и светлую память о ней храню всю свою жизнь. Вопреки своей внешней некрасивости она обладала огромным внутренним обаянием. Ещё сейчас слышу её надтреснутый учительский голос, особые интонации и тембр. Из множества почерков могу без колебания узнать только её руке присущую кружевную, легко читаемую вязь. Удивительной, ненавязчивой манерой речи она могла увлечь учащихся в необъятный, богатый и прекрасный мир русской литературы. И не только литературы - ко всему, в чём проявляется русская история и культура в самом широком, чистом и подлинном смысле слова. Для меня она была мудрым и проникновенным Учителем, единственным и неповторимым.
В 1939 году русская общественность Риги отмечала 140 лет со дня рождения А.С.Пушкина. Наша школа тоже готовилась к этой дате. Нина Онуфриевна поручила мне выступить на вечере со стихотворением М.ЮЛермонтова «На смерть поэта» - «Погиб поэт, невольник чести .....» должен был я провозгласить со сцены. Тут сказалось полное отсутствие опыта выступления перед залом. При одной лишь мысли о приближающемся выступлении, меня охватывала дрожь. Но Нина Онуфриевна была непреклонна. Я так сосредоточился на своём выступлении, что не запомнил всей программы вечера. Помню только, как я вышел на пустую, ярко освещённую сцену, как в тёмный зал громко прочёл стихотворение голосом, который сам не узнавал. Я был счастлив, когда смог снова вернуться в зал. Онако это волнение осталось во мне как ощущение одновременного соприкосновения с двумя великими поэтами, которых объединяет сила поэзии и одинаковая трагическая кончина жизни.
Тем временем нужно было подготовить необходимые документы для того, чтобы включиться в советскую школьную систему. В этом деле большую роль сыграла Нина Онуфриевна, которая продолжала работать в нашей бывшей 9-й школе, получившая теперь № 53. Её дочь Оля в то лето гостила у нас на хуторе. Она была на год старше меня, закончила гимназию ещё в немецкое время, а теперь училась в консерватории и относилась ко мне несколько свысока. Между нами чувсвовалась очевидная дистанция. На её вопрос: «Какая музыка мне больше нравится, классическая или эстрадная», я вообще не мог ничего ответить.
В конце августа в связи с подготовкой к поступлению в школу я недели две или три провёл у Нины Онуфриевны, жившей на улице Дартас (Смильдя) № 52. Хотя этот период измеряется лишь несколькими неделями, но из-за насыщености новыми впечатлениями, он вспоминается мне теперь долгим, интересным, светлым и значительным. А всё потому, что я стоял на пороге нового образа жизни с надеждой, что он обогатит мою внутренюю сущность, позволит подняться над обыденностью. Мне кажется, что я предчувсвовал множество предстоящих новых встреч, одна из которых может стать роковой. Вспоминая теперь тот вдохновенный кусочек своей жизни, мне пришла в голову мысль о том, что со мною повторилась история моего деда. Около 70 лет тому назад вероятно он тоже пережил нечто подобное, когда покидал тот же наш деревенский дом, чтобы путём поэтапного обучения, в том числе и в зарубежной высшей школе, перейти из сельской среды в мир интеллектуальной деятельности на протяжении всей последующей жизни.
Итак, моим первым послевоенным пристанищем в Риге стала скромная двухкомнатная квартирка Нины Онуфриевны, которая скрывала в себе массу неожиданностей, некую таинственность, охватывающую огромный духовный мир, выходящий далеко за пределы её стен и за пределы рамок, сковывающих советскую действительность. Там я впервые познакомился с воспоминаниями о трагической гибели от рук бльшевиков царской семьи; читал воспоминания Н.О. о её педагогической деятельности; о памятных местах русской истории в Риге, например о малоизвестном тогда памятнике русским воинам на острове Люцене (Lucavsala); обнаружил стихотворение ученика нашей школы Владимира Мирского, опубликованное благодаря стараниям Н.О. в русской газете США; и многое, многое другое. Нина Онуфриевна любила писать письма. Её переписка охватывала большое число людей, связанных с русской культурой, живущих в СССР и за его пределами. В их числе был и лауреат Нобелевской премии, всемирно известный писатель Иван Алексеевич Бунин, а может быть и Иван Сергеевич Шмелёв. В 1938 году, во время поездки по прибалтийским государствам Бунин посетил и Нину Онуфриевну, о чём свидетельствует портретная фотография писателя с дарственной подписью. Для нас, современных рижан, весьма актуально и сейчас звучат воспоминания журналиста газеты «Сегодня» А.К.Перова, сопровождавшего Бунина во время его пребывания в Риге. Статья опубликована в книге «Окаянные дни», Рига, 1990 год. Немало писем, поздравительных открыток, в том числе и самодельных, вырезок из газет и журналов, стихи, часто записанные по памяти в течение 40 лет ( 1940 – 1980) получали от Н.О. моя мама и я. Хотя её письма всегда приносили радость и светились добротой, мне кажется, что мы тогда не достаточно ценили их, в суете сиюминутных хлопот читали их наспех, мимоходом. Всё же часть неповторимых теперь рукописных листков сохранились и составляют довольно пухлую папку. В семидесятые годы, когда мысль о завершении земного пути вероятно всё чаще посещали её, Н.О. любила украшать тексты письма приклеенными к бумаге осенними, пожухлыми, красочными листочками, символизирующими воспоминания о прошедшем лете. Между строк читалось - «это Закон природы и я не исключение». Возникает вопрос, зачем хранить эту, утратившую актульность старую переписку, кому это может быть интересным ?! И тут же сознаёшь, что перед тобою частица огромного духовного мира духовно богатого и щедрого человека, через которую и я приобщился к этим ценностям, которые стали моими полностью и навсегда.
Нина Онуфриевна была мудрым и глубоко верующим, церковным человеком. Во всём, совершающемся в мире, она видела Промысел Божий, никого не осуждала. Задвинская Троицкая церковь была её духовным домом в течение всей её жизни в Риге. Она стояла обычно напротив правого придела. Кода же здоровье больше не позволяло простаивать всю службу, ей был поставлен персональный венский стул, там же, около стены. Нина Онуфриевна скончалась в конце 1980 года на 86 году жизни. Похороны состоялись 13 декабря на Ивановском кладбище. Поминальный стол её дочь Оля, в замужестве Клявиня, устроила в ресторане «Дзирнавниекс». Собралось около 25 человек почитателей, духовно близких друзей и бывших учеников умершей учительницы. В их числе были Володя и Ирина Мирские, Борис Владимирович Плюханов, Олег Лосский, Анастасия Сергеевна Венская-Голикова, я и многие другие. Было сказано множество глубоко прочувствованных, добрых слов. Б.Плюханов, вспоминая о последнем этапе жизни Нины Онуфриевны сказал, что она хотела уйти из этого мира «инкогнито, тихо закрыв за собою дверь». Она видела и понимала слабости человека, но она старалась их объяснить, найти и в них что-то хорошее. Ей было близко понятие -- «человек нашего круга». Могилу Н.О. я вряд-ли теперь нашёл бы. Зато очень люблю неспеша проходить мимо дома, где она жила, всматриваться в окна её бывшей квартиры и погружаться в воспоминания. Перед глазами возникает её главная комната, где в углу стоял плотно закрытый шкаф, откуда только она собственноручно извлекала всё, что предоставлялось для моего чтения. Дверь во вторую комнату, её спальню всегда стояла закрытой, посторонним заходить туда не полагалось. Но однажды, будучи в квартире один, я нарушил запрет и понял его смысл. На стене в золочёных рамах висели портреты императоров Александра Второго и Николая Второго. В те, сталинские времена, это был смелый поступок, на который я вряд ли бы осмелился.
