Авторы

Юрий Абызов
Виктор Авотиньш
Юрий Алексеев
Юлия Александрова
Мая Алтементе
Татьяна Амосова
Татьяна Андрианова
Анна Аркатова, Валерий Блюменкранц
П. Архипов
Татьяна Аршавская
Михаил Афремович
Вера Бартошевская
Василий Барановский
Всеволод Биркенфельд
Марина Блументаль
Валерий Блюменкранц
Александр Богданов
Надежда Бойко (Россия)
Катерина Борщова
Мария Булгакова
Ираида Бундина (Россия)
Янис Ванагс
Игорь Ватолин
Тамара Величковская
Тамара Вересова (Россия)
Светлана Видякина
Светлана Видякина, Леонид Ленц
Винтра Вилцане
Татьяна Власова
Владимир Волков
Валерий Вольт
Константин Гайворонский
Гарри Гайлит
Константин Гайворонский, Павел Кириллов
Ефим Гаммер (Израиль)
Александр Гапоненко
Анжела Гаспарян
Алла Гдалина
Елена Гедьюне
Александр Генис (США)
Андрей Герич (США)
Андрей Германис
Александр Гильман
Андрей Голиков
Юрий Голубев
Борис Голубев
Антон Городницкий
Виктор Грецов
Виктор Грибков-Майский (Россия)
Генрих Гроссен (Швейцария)
Анна Груздева
Борис Грундульс
Александр Гурин
Виктор Гущин
Владимир Дедков
Оксана Дементьева
Надежда Дёмина
Таисия Джолли (США)
Илья Дименштейн
Роальд Добровенский
Оксана Донич
Ольга Дорофеева
Ирина Евсикова (США)
Евгения Жиглевич (США)
Людмила Жилвинская
Юрий Жолкевич
Ксения Загоровская
Евгения Зайцева
Игорь Закке
Татьяна Зандерсон
Борис Инфантьев
Владимир Иванов
Александр Ивановский
Алексей Ивлев
Надежда Ильянок
Алексей Ионов (США)
Николай Кабанов
Константин Казаков
Имант Калниньш
Ирина Карклиня-Гофт
Ария Карпова
Валерий Карпушкин
Людмила Кёлер (США)
Тина Кемпеле
Евгений Климов (Канада)
Светлана Ковальчук
Юлия Козлова
Андрей Колесников (Россия)
Татьяна Колосова
Марина Костенецкая
Марина Костенецкая, Георг Стражнов
Нина Лапидус
Расма Лаце
Наталья Лебедева
Димитрий Левицкий (США)
Натан Левин (Россия)
Ираида Легкая (США)
Фантин Лоюк
Сергей Мазур
Александр Малнач
Дмитрий Март
Рута Марьяш
Рута Марьяш, Эдуард Айварс
Игорь Мейден
Агнесе Мейре
Маргарита Миллер
Владимир Мирский
Мирослав Митрофанов
Марина Михайлец
Денис Mицкевич (США)
Кирилл Мункевич
Сергей Николаев
Николай Никулин
Тамара Никифорова
Виктор Новиков
Людмила Нукневич
Константин Обозный
Григорий Островский
Ина Ошкая
Ина Ошкая, Элина Чуянова
Татьяна Павеле
Ольга Павук
Вера Панченко
Наталия Пассит (Литва)
Олег Пелевин
Галина Петрова-Матиса
Валентина Петрова, Валерий Потапов
Гунар Пиесис
Пётр Пильский
Виктор Подлубный
Ростислав Полчанинов (США)
А. Преображенская, А. Одинцова
Анастасия Преображенская
Людмила Прибыльская
Артур Приедитис
Валентина Прудникова
Борис Равдин
Анатолий Ракитянский
Глеб Рар (ФРГ)
Владимир Решетов
Анжела Ржищева
Валерий Ройтман
Яна Рубинчик
Ксения Рудзите, Инна Перконе
Ирина Сабурова (ФРГ)
Елена Савина (Покровская)
Кристина Садовская
Маргарита Салтупе
Валерий Самохвалов
Сергей Сахаров
Наталья Севидова
Андрей Седых (США)
Валерий Сергеев (Россия)
Сергей Сидяков
Наталия Синайская (Бельгия)
Валентина Синкевич (США)
Елена Слюсарева
Григорий Смирин
Кирилл Соклаков
Георг Стражнов
Георг Стражнов, Ирина Погребицкая
Александр Стрижёв (Россия)
Татьяна Сута
Георгий Тайлов
Никанор Трубецкой
Альфред Тульчинский (США)
Лидия Тынянова
Сергей Тыщенко
Павел Тюрин
Михаил Тюрин
Нил Ушаков
Татьяна Фейгмане
Надежда Фелдман-Кравченок
Людмила Флам (США)
Лазарь Флейшман (США)
Елена Францман
Владимир Френкель (Израиль)
Светлана Хаенко
Инна Харланова
Георгий Целмс (Россия)
Сергей Цоя
Ирина Чайковская
Алексей Чертков
Евграф Чешихин
Сергей Чухин
Элина Чуянова
Андрей Шаврей
Николай Шалин
Владимир Шестаков
Валдемар Эйхенбаум
Абик Элкин
Фёдор Эрн
Александра Яковлева

Уникальная фотография

Фёдор Шаляпин в Риге, 1934 год

Фёдор Шаляпин в Риге, 1934 год

Воспоминания Николая Ивановича Шалина

Николай Шалин

Давно собирался я взяться за эту работу, и очень сожа­лею, что  не запечатлел путем ведения дневника важ­нейшие моменты из своего жизненного пути, не записывал то, что слышал из рассказов своих близких о нашей семье, о ее прошлом.  Записанное по свежей памяти было бы гораздо интереснее, пол­нее, живее. Но что поделаешь: лучше поздно, чем никогда. Как будто жизнь протекала однообразно, но все же, если задуматься и объять все пережитое - то на многом следовало бы остано­виться. И до сего дня моей жизни, за  52 ½ года, прошло мимо меня и пережито так много, что описать мне сейчас будет очень трудно. Сколь­ко прошло мимо людей, оставивших свой след  в моей судьбе. Сколько пережито событий государственного характера, которые сыграли колоссальную роль в жизни моей семьи, в судьбе близких и родных. Сколько пережито волнений в общественной жизни, в которых проходилось мне играть ту - другую роль. Сколько ушло уже безвозвратно в тот мир из числа людей близ­ких, дорогих, друзей. Сколько воспоминаний осталось хороших и, к сожалению, плохих. Со сколькими лицами приходилось встречаться, иметь дела, со сколькими - сближаться, а затем разочаровываться в них и в самой дружбе. Как это было тяжело, сколько бы­вало переживаний, ведь так  верилось в дружбу, в искренность, а полу­чалась фальшь, ложь, материализм.

Много, много пережито было и в семейной жизни. Оставили эти пережи­вания очень большой след, и вот обо всем этом хочу поделиться, и пишу эти свои записки о жизни своей и для себя, и для семьи своей. Может быть, все-же заинтересуются нашей жизнью, нашим прошлым дети, внуки и даже правнуки в случае,  если Бог судит быть по-таковому, и прочитав мои воспоминания, будут иметь хоть небольшое  представле­ние о своих предках, родителях и дедах, об их жизни и о всех собы­тиях, пережитых ими, тем более, что наш век исключительный, и о наших днях еще много будут писать и говорить и спорить. Пройдут времена и годы, и мы уйдем, но события пережитые нами, будут бесконечной темой для историков. Многое то, о чем теперь не говорят, раскроется и под­вергнется объективной критике историка.

Но, как бы ни было, в первую очередь, надо возбла­годарить Господа за то, что ниспослано нам было, за милость к нам в наше исключительно тяжелое  время, когда современниками нашими было пережито столько Горя, нужды, потерь, и в тоже время надо просить Его о милости и на будущее время. Да сохранит Господь всех нас, всю нашу семью от всяких бед, напастей, болезней, да сохранит Господь и продлит век наш, наших детей, внуков, братьев и их детей, и потомство да продлится и будет счастлив наш народ на многие, многие годы!!!

Рига, 23 июня 1936.г.

Николай Шалин.

 

Мои предки

К сожалению, о предках моих - Шалинских - знаю немного. С отцом мне мало приходилось говорить о них. Да и отец умер, когда я был еще очень молод. Поэтому не успел с ним обме­няться в достаточной мере по поводу прошлого нашей семьи и рода Шалиных. Известно мне только, что предки происходили из старинного купечес­кого рода, из Ярославской губернии. Оттуда они прибыли в Прибалтийский край  и стали торговать  в Риге и Митаве. Во всяком случае это случилось в конце 18-го или в  начале 19-го века. Прадед мой, ИВАН АНДРЕЕВИЧ ШАЛИН, по дошед­шим до нас сведениям, был очень богат. Он имел в Риге и  Митаве, а также в Петербурге торговлю и недвижимости, имел звание Рижского купца и Митавского гостя. Большое несчастье постигло  Шалиных в годы нашествия Наполеона на Россию. Под напором Наполеоновских сил приш­лось многим оставить  Ригу и Митаву.  Последствием сего, как и во всей России того времени, стало обнищание граждан. Чаша сия не миновала и И.А.Шалина. Его имущество в Митаве под­верглось в буквальном смысле «потоку и разграблению». Лавки с товаром, сданные на хранение Городу, были  опустошены, и судя по отдельным вы­пискам из решений тогдашних Судебных Учреждений, И.А.Шалину пришлось судиться с Городом. Убытки его были колоссальны, процесс стоил дорого и завершился через много лет в ничью. По распоряжению царя был выдан, т.е. наложен мораторий (на четыре поколения),  поэтому взыскать с от­ветчика ничего не довелось. С большой горечью об этом деле  всегда говорил мой покойный отец. Из богачей Шалины обратились в бедняков - и особенно тяжело пришлось поколению внуков Ивана Андреевича Шалина - моему отцу и его современникам. Умер Иван Андреевич приблизительно в 1835-ом году и похоронен на собственном, пожертвованном им старообрядческому обществу (предки были старообрядцами) кладбище. Еще  в сороковые годы 20-го столетия на его могиле стоял крепкий ду­бовый белый крест,  доминирующий над всем кладбищем. Похоронена ли рядом с ним его жена, моя прабабушка, не знаю, о ней ничего не слышал. До войны 1914 года у нас в квартире красовался его портрет,также как и портреты его двух сыновей: Егора Ивановича и Степана Ивановича. Портреты писаны на слоновой кости, художественной работы, в рамах из черного дерева. Прадед, как видно был очень представительным, с длинной черной бородой, с большим лбом, имел красивые голубые глаза. Ему, по снимку-портрету, тогда было лет 55.

У Ивана Андреевича Шалина было, насколько известно, трое сыновей: Кондрат Иванович, Егор Иванович и Степан Иванович - мой дед. О них нам известно очень мало. Надо полагать, что в детстве они жи­ли богато, а в конце своих дней уже терпели нужду, особенно мой дед, как младший из братьев. Насколько можно судить из сохранившихся в Рижском ар­хиве старых митавских газет, Егор Иванович умер раньше своего отца.

Он и жена его погребены на том же Митавском старообрядческом клад­бище. У них были две дщери: Феодора Егоровна и Анна Егоровна, кото­рая была жива еще  при мне, и умерла в начале 1890-х годов. Она была замужем за Митавскм купцом Кононом Семеновичем Пыханцевым, который умер задолго до своей жены. Анна Егоровна, двоюродная сестра моего отца сохранила в себе следы бывшего Шалинского величия, да и замужем она была солидна. Она очень любила отца и, когда приезжала к нам в гости раз, другой в месяц, то это было целое событие. Пообедав, ее укладывали спать. Мы всегда провожали  ее до дома, и возил ее определенно один извозчик. Она была очень уважаема среди Митавского купечества, держала себя степенно, была хорошо воспитана, и мы ее очень любили и уважали. Она погребена рядом с родителями и мужем. Была православная. У Пуханцевых было четверо детей: дочери Капитолина Кононовна, Епраксия Кононовна, Ольга Кононовна и сын Виктор Кононович. Дочери были все замужем. Фамилий не помню. Старшая была бездетная, у второй была дочь. Ольга Кононовна  - красавица и замужем за полковником Новоторжского полка Михаилом Васильевичем Ивановым, бывшим в очень хороших отношениях с отцом. Между прочим, он участвовал при замене мо­его крестного отца Константина Михайловича Пуговишникова, брата матери и принимал меня с купели на крестинах. Славный был и веселый старик.  Как сейчас помню его на погребении отца. Стоял убитый и твердил, что теперь скоро и его очередь идти «туда». Через несколько лет он скоропостижно скончался. Жена его, Ольга Кононовна, умерла молодой, после ро­дов, в 1879 году. Оба они похоронены в Митаве на Успенском кладбище. У них были две дочери - Елена и Екатерина Михайловны. Старшая была заму­жем за лесничим Келлером в имении «Грюнгоф». За год до Великой войны он умер. Кажется, она скончалась в Литве. У неё был сын Константин Келлер. Вторая дочь Екатерина была очень интересная барышня. Она старше меня на четыре года. Брюнетка с черными длинными косами, она выделялась среди своих ровесниц. Единственным ее недостатком была флегматичность. В нее влю­бился офицер штабс-капитан Новоторжского полка - князь Модест Ефремович Ухтомский. Она вышла за него замуж, но брак не был долговечным и завершился разводом года за 2 до войны. Катя вышла замуж вторично за генерала Янушкевича - уже пожилого человека, вдовца, влюбившегося в нее безумно. Они уехали с мужем в Россию. Судьба ее неизвестна.

Она была большой любимицей своей бабушки Анны Егоровны и отца Ми­хаила Васильевича. Дядя ее, Виктор Кононович Пыханцев, умер холостяком вскоре после смерти своего отца. Говорят, что был большой барин середины 19-го века, любил пожить и, по-видимому, от жизни брал всё что мог. У Егора Ивановича Шалина, судя по газетам, был еще сын - Тарх Егорьевич. Он, по-видимому пропал без вести, так как в 1839-ом году его разыскивали по публикации. О нем больше я ничего не слы­хал. По-видимому, род Егора Ивановича прекратился. Сам он был, судя по сохранившейся фотографии - портрету, очень красив. Умер он срав­нительно  молодым, приблизительно около 1835-го года. Раньше своего отца.

Кондрат Иванович Шалин погребен со своей женой в Митаве на православном Успенском кладбище. Его дочь Агрипина Кондратьевна вышла замуж за сына старинного Митавского купца- Ивана Максимовича Тайлова. Семья Тайловых была многочисленна. Старик Тайлов был женат 3 раза. Об этой семье, сыгравшей большую роль в жизни моего отца, буду говорить потом. Теперь же остановлюсь подробнее на семье И.М.Тайлова. Оба они с женой Агрипиной Кндратьевной Шалиной были люди религиозные, солидные, дали прекрасное воспитание своим детям и на много лет обеспечили добрую славу имени семьи Тайловых в Риге. Агрипина Кондратьевна была всегда желанной гостей в нашей семье. У них были дети: Галина Ивановна (Лисицына), Людмила Ивановна, Евлампия Ивановна, Ольга Ивановна (Руцкая) и сын Владимир Иванович. Людмила Ивановна основала в Риге женскую гимназию, просуществовавшую много лет, давшую Риге и всему краю, массу образованных девушек- в будущем матерей и об­щественных деятельниц. Школа ее просуществовала около 50 лет и закрылась исключительно благодаря прибеднившимся местным ус­ловиям. Её помощницами были сестры, в особенности Евлампия Ивановна, скончавшаяся безвременно, как раз тогда, когда ее помощь была особенно нужна Людмиле Ивановне. Вторая сестра  - Ольга Ивановна умер­ла через несколько лет, и Людмила Ивановна осталась одинокой. В этой гимназии училась и окончила курс в 1928-ом го­ду моя дочь Наточка, сам я преподавал в гимназии шесть лет за­коноведение и состоял Председателем Школьного Комитета, удосто­ился при уходе из гимназии получить  благодарст­венный адрес. Я руководил Школьным Комитетом в течение 4 лет.

Ольга Ивановна была замужем за действительным статским советником Руцким, занимавшим пост директора народных училищ по Лифляндской губернии до войны 1914 года. Он состоял Председателем Совета гимназии до войны и был известен, как истинный русский патриот и крупный общественный деятель в Риге.

(После Второй Мировой войны, в конце сороковых годов, мне, Анатолию Николаевичу, сыну автора этих записок, пришлось по службе несколько лет прожить в городе Цесисе, где располагалось имение-усадьба Руцких, в самом городе, напротив станции, через рельсы. И я часто  по дороге на работу и возвращаясь домой ходил по дорожкам тенистого парка этой усадьбы и вспоминал Тайловых. Моя покойная мать Анна Епифановна Шалина одно время, живя у меня в Цесисе, тоже иногда прогуливалась по этому парку.)

Дед мой, Степан Иванович Шалин, в молодости по-видимому был еще богат. Он по тем же газетным сообщениям и сведениям фигурирует до 1839 года как Митавский купец. Затем имеются уже данные, из ко­торых усматривается (в 1840-х годах), что он был управляющим в фир­ме Парыгина. По-видимому, состояние его уже было не тем. К сожа­лению, о нем имеется мало сведений. Судя по портрету, на той же слоновой кости, он неважно одет и имеет вид интеллигента 1840-х годов. Насколько известно, он утонул в Митаве, в канале Якова. Где погребен - неизвестно.  Жена его, моя бабушка осталась вдовой в начале 1850-х годов и  терпела с тех пор большую нужду. Она, уро­жденная Андабурская, Евдокия Петровна,тоже из староверческого ку­печеского рода. Скончалась в 1886 году и погребена на Митавском старообрядческом кладбище рядом с прадедом Иваном Андреевичем и Анной Егоровной. Я ее не помню. Скончалась она глубокой старушкой (кажется, родилась она в 1804-ом году). У них было много детей, но в живых осталось четверо: Аристарх Степанович /1829-1898/, Вера Степановна /1832-1908/, Анастасия Степановна/1834-1897/и мой отец, Иван Степанович /1839- 1906/.

Дядя Аристарх был холост. Жил с матерью и с отцом. Помогал отцу в торговле, а затем переехал в Ригу, жил у сестры Веры Степановны, а в конце жизни у Анастасии Степанов­ны. Скончался в Гребенщиковской богадельне, похоронен в четвертом ряду могил на нашем Митавском старообрядческом кладбище.

Тетя Вера овдовела совсем молодой. Она была заму­жем за кандидатом священства Ацербовым. Перед посвящением с ним произошел несчастный случай, он оступился, ушиб ногу и от заражения умер в Якобштадте, где и погребен. У них родилась дочь Евпраксия, моя двоюродная сестра, вышедшая замуж за Павла Димитртевича Афанась­евского, управляющего торговлей Тупикова. Она скончалась в 1898-ом году, 37 лет, от злокачественного нарыва на груди, оставив двух де­тей: Володю и Надю. Володя был неудачник, умер в молодости. Надя  была замужем и овдовела. Она после скарлатины оглохла и плохо слышала. Жила своим трудом.Тетя Вера в последние годы жила у нас, во флигельке в Митаве, и умерла в 1908-ом году 4-го июня. Погребе­на рядом с братом Аристархом.

Анастасия Степановна бала замужем за германским поддан­ным, лесничим в имении Ауце, фон Герингом, немцем-саксонцем. Как го­ворят, она познакомилась с ним, давая уроки в баронских домах. Тетя Настя была очень интеллигентная женщина, владела языками и в ней проявлялся более, чем у других наших родственников, Шалиных, бывший когда-то светский дух. Пожалуй, купеческого в ней было очень мало - светская, веселая, представительная, она была любима в обществе. С мужем она жила хорошо. По словам отца, он был добродуш­ный старик,  намного старше жены. У них под Бене была своя земля, которую Анастасия Степановна продала после смерти мужа. У нее было трое детей: дочь Мария и два сына - Павел и Максимильян. Первые двое детей умерли в отроческом возрасте, а Максимильян умер двадцати лет от заражения крови. Горе родителей было так ужасно, что по словам моих родителей, в 40-ой день после смер­ти Макса, скоропостижно скончался и отец.  Я не помню их, это было в дни моей ранней детской поры, приблизительно в 1887-ом году. Оставшись одинокой, тетя Настя поселилась у нас. Плакала и горевала безутешно, прошла вся ее светскость и ударилась она в религиозность. Жила она у нас в Митаве в комнатке наверху и помню, как простаивала на молитве целыми часами, сходила вниз к мамочке в столовую, перед чтимой в семье большой иконой св.Николая Чудотворца с четками в руках. В православии она не нашла утешения и к удивлению всех удер­жалась ударившись в старообрядчество. За 4-5 лет до своей смерти она переселилась в Ригу и поселилась в  Гребенщиковской старообряд­ческой общине вместе с братом Аристархом Степановичем, который был вследствие своей бездетности беспомощным. Она внесла в виде дара обществу в пользу общины, если не ошибаюсь 3000. рублей - в то время деньги эти были большие, и остаток дней своих отдала в пользу бра­та и общины, заведуя хозяйством их, вообще следя там за порядком. Она пользовалась  большим авторитетом, ее слушались и даже побаивались. Время излечивает душевные раны. Так было и с Анастасией Степановной.

В последние годы жизни она примирилась со своей долей и снова вер­нулся к ней бывший дух бодрости, энергии, веселость. Она стала посе­щать своих знакомых, друзей, родных; стала приезжать к нам в гости и, приезжая, веселила нас. Красивая, видная дама - она была привлекательна и всеми любима. Особенно близко сошлась она с семьей купца Смирнова в Митаве (богатые старообрядцы), с Зайцевыми, Назаровыми. Теперь, в Риге, мы встречаемся со знакомой, нашей милой вдовой генерала - М.М. Климчук, которая с большой любовью и симпатией вспоминает тетю Настю, говорит о ее доброте, душевных качествах, о ее воспитанности, вспоминает о ней со слезами на глазах. Свою симпатию к Анастасии Степановне Марианна Максимовна Кли(е)мчук перенесла даже на нас, находя даже во мне сходст­во с т.Настей. Умерла она неожиданно 1-го марта 1897-го года. Ничего не предвещало ее близкой кончины. Она перед смертью была в Митаве, была весела и здорова, ходила по гостям, уехала в Ригу здоровой, и там, вероятно, простудилась, заболела воспалением легких и через несколько дней скончалась. После ее смерти произошло у нас большое недоразу­мение с похоронами, благодаря тому, что старообрядцы отнеслись небла­гожелательно к тому, что погребение должно было состояться по право­славному обряду. Похоронить ее по старообрядческому обряду нельзя было, как православную, старообрядцы же очень обиделись, не хотели в общину допустить священника и в связи с этим задержались похороны и были неприятности.Тело ее было перевезено в Митаву, встречено на вокзале настоятелем Собора протоиереем Руженцовым, знавшим ее хорошо, и погребено на нашем старообрядческом кладбище, в передней могиле, с ее мужем и детьми. Вот, соответственно все, что я могу сказать и вспомнить о родственниках отца - о Шалиных старшего поколения. Любил их я детской любовью, в особенности т.Настю, но встречались мы с ними, за исключе­нием т.Насти, мало. Они жили какою-то своею жизнью. Дядя Аристарх был болен экземой,и нас к нему мало допускали. Тетя Вера со своей семьей жила у зятя. Тетя только в конце своей жизни, после смерти до­чери, сблизилась с нами и полюбила меня. Вместе с мамой моей мы уха­живали за нею в старости  и похоронили ее. Внучка ее, Надя, держит­ся одиноко, у нас не бывает, да и у бабушки на могилке была кажется только на похоронах. Сам, Афанасьевский Петр Дмитриевич во втором браке с урожд. Жигис, имел дочь, попал под влияние второй жены, и от нас отошел, да ,особо близок к нам никогда и не был.

Герингов никого не осталось в живых. Тетя Настя умерла в дни моего от­рочества, и потому о ней осталось сравнительно мало воспоминаний. Что касается Пыханцевых, они также умерли, а где оставшиеся - неизвестно. Тайловы жили в Риге и, к сожалению сказать, мало интере­совались своими Митавскими родными, только в последнее время, во вре­мена уже Латвии, они сдружились с нами, и именно тогда, когда я стал занимать служебное положение, и когда стал играть роль в обществе в Риге. Но не слышал от отца, чтобы оказывали они моральную поддержку его семье в годы их нужды и невзгод. Кажется,тогда понятие родственники было совершено забыто.

Если бы, конечно, моя троюродная сестра Людмила Ивановна, была бы помоложе, сейчас ей  85 лет, я на эту тему поговорил бы с ней. Отцу эти отношения причиняли большую боль и горесть. Но что де­лать, свою родственную любовь Людмилы Ивановна и ее сестры все же про­явили к нам, ко мне и к дочери моей в гимназии, и это, конечно,  оставило свой след в сердцах наших.

Сейчас она, после закрытия гимназии доживает скромно свой век, претерпела нужду,так как гимназия оставила большие долги, и существует сейчас, получая 200 латов пенсии в месяц от государства. Она в последнее время жизни, под ее конец, взяла на воспитание двоих детей родной своей сестры Галины Ивановны, и этим святым делом заканчивает свой трудовой век. Дети-сироты присланы были малышами из Сов.России, и и вот теперь и мальчик, и девочка в юношеском возрасте. Дай Бог, чтобы не забыли они того подвига, который понесла для них Людмила Ива­новна.

МОЙ ОТЕЦ

 

Мой отец, Иван Степанович Шалин, родился в Митаве в фев­рале 1839-го года. Он был младшим в семье, и родился, насколько мож­но судить уже тогда, когда дела родителей его шли плохо. О первых годах его жизни знаем очень мало. Известно, что дед мой Степан Ива­нович умер скоропостижно, оставив семью без средств, так что дочь  его Анастасия Степановна должна была давать уроки и поступить даже в гувернантки в баронские дома. Бабушка моя, оставшись без средств, не в состоянии была дать образование отцу и благодаря этому он, нау­чившись читать и писать, вступает будучи ребенком лет 11-12 в торговые ученики в торговлю Максима Егоровича Тайлова, деда Людмилы Ива­новне Тайловой. Суровую школу жизни прошел мой отец, и эта суровая жизнь оставила отпечаток на всем его характере и дальнейшей жизни. Бедность после богатства. Тяжела жизнь бедняка, но тяжелее пе­реносить бедность бывшим состоятельным людям; в таком положении нахо­дилась семья отца в ранней полосе его детства. Несчастная мать-ба­бушка наша, доведенная до нужды, знавшая раньше жизнь беззаботную, была доведена до такой крайности, что вынуждена была оставить без школы своего младшего сына и вместо школы должна была отдать его в чужие руки. Правда, семья Тайловых была очень почтенная, глубоко хри­стианская, с хорошими русскими традициями, и каким-то образом по третьей жене своей - Марфе Тихоновне Тайловой, приходится свойствен­ником Шалиных, но все же для отца они были чужие, а он в семье их был мальчиком-лавочным, отданным им в обучение. А что значило это обучение, нам не современникам прошлого, даже теперь трудно себе представить.Такой мальчик должен был работать в лавке беспрерывно с 6 часов утра до 10 часов вечера, должен был исполнять всякую работу вплоть до носки мешков с мукой. Должен был он услуживать всем и хозяину и семье его, и за труд этот, подчас ребенку непосильный, он жалования, по крайней мере года 4 не получал. Служил денно и нощно, круглый год, не зная ни воскресных дней, ни праздни­ков, ни летнего отпуска, и за свой труд получал миску супа или щей и каши, угол в комнатке, в которой проживали подобные ему, да, когда хозяину заблагорассудится, костюмчик и пальто. Ни удовольствий, ни игр не полагалось. Работай и трудись для хозяина и получай иногда в благодарность, в науку, пинки от старших коллег. Торговали каждый день, и даже по воскресениям и празд­никам, прикрывая лишь двери лавки на время от 10 до 12, пока в церкви шло богослужение. Только на Пасху и  Троицу торговля закрывалась  на два дня. На Рождество же всего на полтора дня, ибо на второй день Рождества начиналась работа по подсчету инвентуры, необходимая для годового отчета; лавки закрывались также и на Крещение, да лишь до прихода духовенства с крестом. Да, действитель­но было время, не то, что нынешнее племя. Если бы теперь заставить так людей работать, ведь за это таких хозяев быстро бы самих рассчитали бы! Вот какую школу прошел мой отец  у Тайловых. Семья их, как я уже указывал, была благочестивая, баловства не допускала, и по­тому школа была суровая. Живя в такой обстановке, конечно, отец не знал, что такое шутка, детские игры. Знал он только свою лавку, приказчиков, хозяина и свою работу. А ведь сам он был ребенок 12-16 лет, когда надо было в действительности, резвиться, учиться в школе. Бедность и нужда отняли у него детство и юность. Единст­венной прогулкой была прогулка с семьей хозяина, когда надо бы­ло почтительно ступать за членами семьи, отправляющейся на загородную прогулку, по воскресениям в хорошую погоду, часика на 2-3, да были еще хождения в баню с хозяином по субботам! 0 душе мальчика никто не заботился, он был предоставлен сам себе. Прослужив поло­женное время мальчиком, отец  за самое ничтожное жалование считался уже помощником приказчика, а затем был уже приказчиком у тех же Тайловых. Так прослужил он у них до самой смерти Максима Егоровича. Зная, как тяжела нужда и бедность, получая уже жало­вание, обращался с деньгами очень бережно, поставив своею целью открыть самому маленькую лавочку. Мечта его сбылась и лавка ме­лочная была открыта. Дела в Митаве в то время шли хорошо. Не было еще железной дороги,тяготения к Риге, и вся окрестность, и даже Литва, жила Митавой. Скопив небольшой капиталец, отец в на­чале 1870-ых годов уже покупает бывший Тайловский дом на на Озер­ной улице №26, кажется, за 5000 тыс. рублей с ипотечным долгом в 1100 рублей. Он уже домовладелец и купец. Жизнь же он продолжает вести прежнюю, весьма скромную. Былая нужда не забывалась, с содроганием вспоминалась она, и потому каждая копейка береглась, а с копейкой росли и рубли, и материальное положение. Подходил уже солидный возраст, и отец в 1878-ом году женился. Сосватала его быстро, за один раз, его дальняя родственница, жена полковника, Елизавета Ивановна Маторова, урожд. Андабурская, крестная матери. Увидев маму 1-го ян­варя, в первый раз, тут же и сговорились. До чего было все сделано быстро, и жених, в день обручения, скитался по городу, не мог найти квартиры своей невесты, а войдя в квартиру, по ошибке принял мамину сестру тетю Пашу, за свою невесту. 23 апреля состоялась свадьба, на­чалась новая жизнь. В лице матери отец нашел достойную подругу жизни, несмотря на ее молодой возраст: ей был всего 21 год, а от­цу уже 39 лет.  Жизнь отца и после свадьбы не изменилась. Изо дня в день торговля, и только. Каждый делал свое дело: мама хло­потала по хозяйству, помогала отцу также и в торговле, отец только в деле. Жили скромно. Отец никуда не ходил, никто у нас и не бывал. Знакомых было мало. Приходили иногда Тайловы, дочери бывшего хозя­ина отца, Мария Михайловна, да Фадеева Анна Алексеевна с дочерью. По­ка в Митаве жили Милковские, они приходили. Осип Андреевич Данилов-Милковский прошел длинную жизнь у Тайловых, также как и братья Несадомовы. Алексей Прокопьевич, впоследствии женился на Екатерине Ива­новне Лабутиной и сделался богачом, и  брат его Николай Прокопьевич, женатый на Елизавете Михайловне Камкиной, сестре Ефима Михайлоловича Камкина, который был женат на Ираиде Артемьемне Меркульевой, сестре мужа моей любимой тети Ани, сестре моей матери. О них подроб­нее будет речь впереди. Изо дня в день торговали до 10 часов вече­ра. Порядок был Тайловский. Несмотря на тяжелую школу, пройденною у Тайловых, отец очень любил эту семью, во всем подражал ей, считал их семейный уклад примерным и за веком не шел, почему между ним и ма­терью, не привыкшей к такому укладу, часто бывали споры и ссоры. Удо­вольствий отец не знал. Раз в месяц он ездил в Ригу за товаром и расчетом.Товар закупался у Камарина, Гусева, покупался большими пар­тиями. В эти поездки отец посещал своих и родных матери, и на этом все кончалось.Так шли годы. Первые дети у родителей умерли. Первая дочь родилась в 1879 году в январе мертвая, затем шли два мальчики-двойняшки: Степан и Владимир. Один умер пяти месяцев, другой - шести. Затем в 1882-ом году родился брат Михаил, говорят он был славным мальчиков здоровым и крупным, но и он скончался от "зубиков" в младенчестве. Родители сильно горевали и перед иконой Св.Николая чудотворца обе­щали, что если до дня Николая родится сын, то назовут его Николаем. И вот 3-го декабря 1883-го года родился я и был назван Николаем. Ра­дость была большая. Мать сама не кормила, взяла кормилицу, мою няню - Лизу, и нянчили меня. Об этом подробнее речь впереди. В том же 1883 году отец весною позволил себе единственное в жизни удовольствие: поехал в Петербург в гости к дяде Константину Михайловичу Пуговишникову. Это была их первая и последняя встреча. Говорят разговоров и споров была масса. В 1885-ом году 29 апреля родился брат Констан­тин, в 1892-ом году 11-го января брат - Иван, в 1896-ом году 5-го февраля сестра Елизавета, умершая в июле того же года и сильно на­ми как единственная представительница женского рода семьи оплакивалась, и, наконец в 1899-ом году 1-го октября родился брат Алек­сандр, пропавший в 1921-ом году без вести, и по слухам умерший от тифа в Константинополе. Семья была большая, но дела шли у отца пре­красно. Еще до моего рождения он строит уже на своем грунте трех­этажный дом с 8 квартирами. После рождения брата Константина по­купает в районе города луг, перед рождением брата Ивана покупает дом на Мариинской улице №2, и открывает вторую небольшую торговлю на той же Мариинской улице №7, где ставит приказчиком своего любимца, нашего долголетнего верного приказчика Матвея Игнать­евича Блинова. В 1896-ом году отец уже открывает большую колониальную гастрономическую торговлю на рыночной площади, торжественно освященную, и становится крупным купцом в городе. Снова фами­лия Шалиных становится одной из известных в городе, а из русских купцов отец после Несодомовых занимал первое место. В 1899-ом году отец перестраивает свой старый Тайловский дом по Озерной улице № 26 и вместо старого дома выстраивает большой трехэтаж­ный дом, внизу устраивает для себя хорошую из шести комнат квар­тиру, и торговлю переносит на угол дома. И вот к 1906-ому году он уже владелец трех домов /около 40 квартир/,имеет три торговли и луг. Но несмотря на все это, отец продолжает быть таким же скромным, каким был раньше. Нигде он не выделялся, жил для себя, читал, вре­мя проводил с семьей, жил скромно, ничего себе не позволял. Помню его скромно стоящим в соборе за правыми колонами, около двери, где теперь висят иконы, пожертвованные Путиловыми. Скромно приходил он в церковь к самому началу службы, скромно уходил одним из последних. Не хотел он нам детям давать большое образование, жил "Тайловской” философией и в этом отношении ссорился с матерью, же­лавшей, наоборот, видеть нас образованными людьми. Надо сказать, что в девяностых годах, с введением русской реформы в крае, жизнь сильно изменилась в Митаве. Появилось русское чиновничество, учи­тельство, русская интеллигенция, общество, к которому стали примыкать и мы.Торговля же, благодаря близости Риги, стала замирать. Чувствова­лось, что купечество в городе стало мельчать, и потому после дол­гих споров мнение матери взяло вверх, мы поступили в среднюю школу и далее в высшую и, таким образом, вышли из купечества. О на­ших школьных и студенческих делах буду говорить ниже.Теперь же только ограничусь указанием на то, что отец был с нами очень строг, не баловал нас;он не наказывал нас, но мы боялись его строгого взгляда,упрека, и потому, в доме царили дисциплина и порядок. Не смели мы не быть дома к обеду или возвратиться домой после 10 часов вече­ра. Единственным нашим удовольствием были поездки в Ригу, в гости к бабушке, или к любимой нашей тетке Анне Михайловне Меркульевой. Старость давала себя знать, и отец с конца девяностых годов прош­лого столетия начал сильно прихварывать; пришлось ему ликвидировать около 1905-го года две торговли, оставив только одну на Озерной улице, хотя в средствах он не нуждался, и мы имели всего вдоволь. Летом семья жила всегда в городе, и только благодаря резким на­стояниям матери два раза в детстве нашем жили мы на дачах (маленьких) в Карлсбаде (в Мелужах и Пумпурах) на Взморье. Отец не знал летнего отдыха. Весь свой век провел он в  пыльной лавке, в труде, и  потому не понятны были ему дачи. Раз в лето, на первый день Троицы, выезжал он на дачу и на ней оставался только до вечера, а ког­да жили мы на Взморье, то приезжал он к нам по воскресеньям, а вечером на пароходе возвращался в город. Живя на дачах, мы с Костей по очереди, по неделям, оставались с отцом в городе. Следил отец за нашим учением строго, и боялись мы приходить домой с пло­хой отметкой. Не признавал он вечеров, балов и с большим трудом уда­валось нам получить у него разрешение пойти в гости, на вечер, в театр.Торговлю вел отец большей частью с латышами-крестьянами, владельцами усадеб. Наша торговля на Озерной стояла на отлете го­рода, при торговле был заезжий двор и на этом дворе оставляли крестьяне свои вещи и отправлялись по делам. Они любили нас, а мы их, и среди них было очень много друзей. Отец знал латышей, всегда заступался за них, сам говорил по-латышски в совершенстве и говорил, что мы с латышами должны ладить,так как живем среди них.

Это он заповедовал и нам, детям, развив в наших сердцах симпатии к латышам.Так шли годы. Мы дети взрослели, отец заметно старел. В 1903-м году я окончил гимназию и поступил в Киевский университет. Перед этим событием 23-го апреля родители праздновали свою серебряную свадьбу. Скромно, в кругу родных и семьи, собрались мы в Дуббельне, пообедали там в ныне несуществующем ресторане Брюкмана, и оттуда поехали ужинать в Ригу к тетке Анне Михайловне Меркульевой, у которой жила наша бабушка, мать матери - Елизавета Димитриевна Пуговиш­никова. Из всех ее дочерей только мама отпраздновала серебряную свадьбу, и потому и для нее этот день был особо торжественным. Как сейчас помню, как 30 августа 1903-го года, я уезжал, бу­дучи молодым студентом, из Митавы в Киев, и как отец с матерью, от­служив в соборе молебен, поездом проводили меня до Муравьева, где в детстве была пересадка на поезд, шедший на Вильно. Видно,что отцу трудно было расставаться со мною, ибо эта поездка была для него уже целым событием. К тому времени, я встретился уже с моей будущей женой Анной Епифановной Полуян.  Мы горячо друг друга полюбили, ста­ли часто встречаться, и несмотря на то,что оба были еще очень мо­лоды, наши отношения углубились настолько, что мы ре­шили уже между собой не расставаться и стать мужем и женой. Молодость препятствовала нам осуществить нашу мечту, и поэтому планы наши за­медлились стать действительностью. Мы дали друг другу слово, и я уехал в Киев, невеста же моя осталась учиться в гимназии в Митаве. Мать знала наши планы, и видя, что намерения наши серьезны, стала нашей союзницей, отец же, став в оппозицию, находил, что мы еще очень молоды и потому о браке до окончания курса в университете и слышать не хо­тел. Он не мог представить себе, как женившись мы станем жить. Ему казалось,что недостаток средств не даст нам возможность существовать. Кстати, надо сказать, что он средствами меня и брата моего,также студента, Константина, не баловал, а высылал нам только столько, сколь­ко нам необходимо для безбедного существования. Я лично получал столь немного, что каждый рубль у меня был на учете. О своих студенческих годах буду говорить подробнее потом, но скажу одно:бережливость отца и строгое его отношение к нам сыграли известную положительную роль в нашей жизни. Благодаря тому, что деньги давались в обрез, учение подвигалось быстрее. Хотелось самому скорее стать на ноги, и зная, что отец будет непоколебим и не даст больших средств для супруже­ской жизни, я поставил своею целью скорее учиться, кончать и всту­пать в свою собственную жизнь. Наступил 1905 -й год, я решил,что женюсь еще до конца учения, мать сначала этой мысли испугалась, но затем, любя меня, вступила в борьбу с отцом и совместно с теткой моей Анной Михайловной уговорила отца дать согласие на брак. Отец не имел нечего против моего выбора, наоборот, моя невеста ему пришлась по душе,так как он очень хотел видеть для своих сыновей жен русских по духу, хозяек, религиозных и хотел чтобы брак заключен был по любви.

Такой именно была моя невеста, о которой подробнее буду говорить по­том, и потому сговориться с ним по этому вопросу было легко. Я ему лично сказал, что не обременю его материально, просил его продолжать давать мне столько же денег на мое содержание, сколько он да­вал на мое содержание до сего времени, предупредил, что обузой не будем ему, и он, наконец, согласился. В начале октября 1905-го года отец отпустил маму в Киев ко мне погостить. Как сейчас помню, как мама поехала ко мне, как мы строили планы о предстоящей свадьбе, и ре­шили, что свадьба будет после Рождества в начале 1906-го года. Анна Епифановна жила тем временем у нас в Митаве и очень сошлась с от­цом. И он ей понравился, как человек, и она ему была симпатична, и он полюбил ее, к моей радости. Между тем вспыхнула революция 1905-го года, началась забастовка, и мать застряла в Киеве, благодаря все­общей железнодорожной забастовке. Волнение было большое, забастов­ка колоссальная, начались аграрные волнения, закрылись Университеты, пошатнулась политическая жизнь и самодержавие высшей власти. Эти дни мы переживали в Киеве, отец с прочей семьей в Митаве. Так мы были отрезаны около месяца. Единственная в жизни разлука родите­лей была омрачена. Отец, по словам Анюты, сильно волновался, и эти тяжелые дни сблизили его с ней. Анюта, как могла, успокаивала его. Наконец железнодорожная забастовка пошла на убыль, и поезда стали отчасти функционировать. Университет же был закрыт до весны 1906 года. В последних числах октября мать двинулась окружным путем из Киева в Москву и я сопровождал ее. Более 2-х недель мы были в пути и, наконец, прибыли в Митаву. Отец несказанно был рад нашему приезду, тем более, что здоровье его очень к тому времени пошатнулось. Начались приготовления к свадьбе, которая назначена была на 15 января 1906-го года в имении родителей невесты в Минской губернии. Благодаря стараниям матери, удалось до­биться от отца денег на свадьбу. Мне было сшито и дано все очень приличное из белья и одежды, и решено было, что на свадьбу поедет, ввиду неспокойного времени, лишь брат Константин. 6-го декабря 1905-го года у нас дома был устроен предсвадебный вечер, на кото­ром мы с Анютой уже фигурировали как жених с невестой. Были у нас все наши родные, братья, сестры невесты, ее личные, лучшие под­руги и мои товарищи детства. Отец был очень растроган и в хорошем настроении. 29 декабря отслужен был молебен и на 30-ое декабря назначен был наш отъезд в имение Крышицы. Этот день был последним днем моего общения с отцом. Не думали мы, что расстаемся с ним на­всегда, так как решено было, что после свадьбы, весной, после Пасхи, мы приедем в Митаву, где Анюта останется, а я поеду в Киев сда­вать экзамены за 4-й курс. 30-го вечером, после ужина, собрались мы в гостиной. Вещи были уложены. Громадные две корзины содер­жали наше добро: Анютино приданное и мои вещи - основа нашей мо­лодой жизни. В большом волнении и со слезами на глазах отец бла­гословил нас иконой Казанской Божьей Матери, передал затем образ матери. «Любите друг друга и не забывайте нас» - были его слова. Видно было, что переживал он очень много, переборол себя и от всего сердца пожелал нам добра и счастья. Я ему обещал тогда еще раз, поблагодарив его за то, что позволил нам вступить в брак, что будем мы жить по христиански, будем всегда помнить родителей, что моя жена будет всегда для них любящей невесткой и достойной женой. Искренно и с глубокой любовью поцеловался он с Анютой, и никто из нас не думал, что это благословение его является последним его приветом для нас... Тронулись мы все на вокзал. Поехал провожать нас и отец. На парном извозчике ехали отец с матерью и мы двое. Братья и сестры Анюты сле­довали следующим. На вокзальной площади попрощались  окончатель­но, и поезд умчал нас в ночную мглу - на платформе, благословляя нас, остались отец с матерью. Мы вступили в новую жизнь,  отец остался там, в Митаве, и мы его больше в этом мире не увидели. В марте 1906 года мой тесть, Епифаний Иванович Полуян, приезжал в Митаву. Отец очень интересовался нашей жизнью, спрашивал подробно как мы жи­вем и жил надеждой увидеть нас после Пасхи. Показывал комнату в квартире, приготовленную для нас.

Наступила Пасха 1906 года. По словам, покойной уже матери, в первый день Пасхи 2-го апреля, отец проснулся очень возбужденным, под впечатлением виденного им сна. Он видел сон, что будто бы он был на балу молодым и его встречали там его ровесники и ровесницы, все уже покойные, все здоровались с ним, радовались его приходу. Весь день он находился под впечатле­нием этого сна и был в очень хорошем настроении, вспоминал свою молодость, своих ровесников. Мать же этот сон очень встревожил. Она знала, что сны отца вещие и сон предвещал не­доброе. б-го апреля утром отец был в хорошем настроении, в здоровье, в торговле был весел, были у него его старые покупатели латыши, с которыми он много говорил. В этот день наши перебирались из нижней  квартиры наверх, шла работа. Отец ходил в город голосовать на выборах в Государственную Думу. Вернулся, пообедал, и лег от­дохнуть в своей комнате около лавки, внизу, не вмешиваясь в пе­реборку. Около 5-ти часов вечера он проснулся и должен был пойти наверх пить чай; идя по лестнице он почувствовал себя дурно, стал звать на помощь, на ходу сорвал с себя одежду. Прибежали мама, моя старая няня Лиза, братья побежали за врачом. Отца посадили в кресло, и ему на момент стало лучше, но затем припадок повторился, и он упал на руки матери и Лизы и скончался ровно в 5 часов. Приехавший врач, через несколько минут, нашел его уже скончавшимся от кровоизлияния в мозг.

В этот самый день мы с Анютой были в имении Крышицы. Был чудный весенний день. Природа оживала, появлялась свежая зелень. Анюта оставалась в комнате, а я около 5-ти часов отправился в поле погулять. Какая то непонятная тревога и тоска давили меня. Поле было прекрасно, щепетали птички, небо было ясно, всюду ожи­вала жизнь. На полях начиналась работа.Тихо было кругом, и эти минуты запечатлелись у меня на всю жизнь. Епифаний Иванович в этот день, так же как и отец, уехал в уездный город Речицу голосовать. В доме были дедушка, да женщины и я. Стемнело, поужинали и легли спать.Около полуночи послышался на дворе лай собаки и через не­сколько минут кто-то подъехал с крыльцу. Мы проснулись, пошли открывать двери, думали, что приехал Епифаний Иванович. Оказалось дело не так. В комнату к нам вошла Александра Димитриевна, моя теща, со свечой, стала что-то искать, вышла, вернулась еще раз, ис­кала как-будто деньги, а потому на вопрос наш, что случилось, не­решительно вымолвила: «Не пугайтесь, Коля, у Вас в Митаве небла­гополучно». Я вскочил с кровати. - «Что случилось?» - спрашиваю. «Папа скончался»  - был ответ. «Вот телеграмма». Конечно, мое горе было ужасно. Первое горе, в самом начале, на самой заре жизни. Потеря отца и при том самая неожиданная. Немедленно стали собираться в дорогу и утром выехали в Митаву. Первый приезд наш отягчен та­ким образом. Не ожидали мы никогда, что после свадьбы, нас молодых в Мита­ве,  в первый раз в родном доме встретит не родной отец, а его гроб. По дороге переоблачились мы в глубокий траур, и при­ехали в Митаву  в Фомино воскресение, в половину 9-го. Приехали домой перед самим выносом гроба. Ужасно было подъезжать к дому и у дверей дома увидеть траурный катафалк. Идя за гробом отца, от матери он узнал все подробности последних минут отца. Погребение отца было обставлено очень торжественно. Хоронить его собралось все соборное духовенство, в церкви собралась вся семья, родные; на лицо было все Митавское купечество, были представители купечества из Риги:от фирмы Камарина, Иван Ивано­вич Гусев, Ефим Михайлович Камкинн с женой, вся семья Милковских (друзья отца), присутствовали его долголетние покупатели, окрестные усадьбовладельцы-латыши и т.д. Похоронили его на нашем ста­рообрядческом кладбище, в левой стороне, в переднем ряду могил, пе­ред могилой его дяди Егора Ивановича и его семьи, рядом с моги­лой его сестры Анастасии Степановны. Пение «Христос Воскресе» сопровождало его гроб от церкви до могилы. Слова «Христос Воскресе» начерчены на кресте, поставленном на могиле его. Остались мы без отца. Я был старший из детей. Брат Константин был еще несо- вершеннолетним, учился на втором курсе Рижского политехнического инсти­тута, Иван был 14-ти летний гимназист 3-го класса, а Сане было всего 6-7  лет. Сиротский суд назначил меня на помощь матери опекуном де­тей, и мне еще самому очень молодому  пришлось вступить в тяжелые опекунские дела. Об этом речь будет еще впереди. Кон­чилась, таким образом, жизнь моего отца. Как будто она не была сло­жна по своему содержанию, в действительности же эта жизнь была полна трагизма и была тяжела по своему смыслу. Много перенес отец горя в молодости, перенес бедность, непосильный труд и унижения. С честью он вышел из своего тяжелого положения. Благодаря вере в Бога и своей исключительной энергии, он стал на дорогу и из простого лавочного-мальчика поднялся высоко, честно приобретя   се­бе состояние, и поднял снова на высоту имя своей семьи, столь сла­вившейся в Митаве. Кто в Митаве не знал И.С.Шалина? Все высоко его уважали за честность. Будучи уже купцом и домовла­дельцем, ему был открыт неограниченный кредит, и он мог бы стать очень богатым человеком, если бы пользовался кредитом в той мере в которой он ему открывался. Боясь долгов, он очень осторожно поль­зовался этим кредитом, и потому не желал рисковать приобретенным капиталом, оставался скромно в рамках приобретенного и не разбрасывался, исходя из принципа, что чем тише едешь, тем дальше будешь. Выше всего в своей жизни он ставил честность, и эту честность заповедовал он своим детям -  т.е. нам. Со всеми отец жил в хороших от­ношениях, не любил судиться со своими должниками ни по торговли, ни по домам, и поэтому снискал к себе уважение в тех, с кем ему приходилось иметь дела. Отец был русский человек, как говорится с ног до головы. Все русское было ему дорого. Он любил свою родину, и знал, что не побывал в России, что не удалось ему осуществить этой своей мечты, не удалось ближе познакомиться с русским человеком, со своей родиной. Занимаясь, поскольку был возмож­но самообразованием, он интересовался историей и в особенности русской историей, потому и читал с большой любовью все, что отно­силось к ней, а также к быту русского народа, но любил он и своих земляков - латышей. В своих разговорах он всегда жалел латышей в связи с деспотическим  отношением к ним немцев. Он знал жизнь латышей, их трудолюбие и их трезвое отношение к жизни, и ставил это в пример нам, т.к. с ними нам придется жить. В то время о Лат­вии никто и не думал, и поэтому этот взгляд отца на латышей осо­бенно знаменателен. Этот завет в нашей семье почитался всегда и исполнялся нами. Какими пророческими оказались слова отца: ведь на самом деле судьба обернулась таким образом, что жизнь наша в лучшие ее годы развернулась именно в Латвии и, в особенности мне, пришлось всецело иметь дело с латышами. Как отец, так и я нашел луч­ших своих друзей среди латышей, и с ними прожил всю свою жизнь. Вот уже прошло 30 лет со смерти отца, но имя его помнят и теперь в Митаве. И в новой Митаве, в которой так все переменилось, в которой осталось очень мало лиц, помнящих его. Живы еще и лица знавшие его. Вспоминают они отца, его трудолюбие, его чест­ность, ставят его в пример и говорят,что мало осталось таких куп­цов, каким был наш покойный отец, последний представитель купцов Шалиных. Будем же уважать его, вспоминать его всегда с почтением и  любовью. Будем помнить, что был он всегда честным тружеником всю свою жизнь, что, благодаря его труду и энергии,  восстановились снова Шалины, что он вернул нам наше бывшее положение, поставил нас на но­ги. Пусть он останется в семье нашей и в потомках добрым приме­ром тому, каким должен быть человек-семьянин, гражданин, труженик. Жалею  очень,что Бог не продлил ему жизни и не дожил он до того времени, когда мы стали на ноги, а также не дождался он рождения своего внука Анатолия, родившегося в том же году. Радость его несомненно  была бы большая. Через 8 лет после смерти его вспыхнула Великая война с ужасными бедствиями, разгромом Митавы, разоре­нием, революцией и нищетой. Какую страшную трагедию должен был бы пережить отец на склоне своих лет. Снова, во второй раз, судьба послала нам разорение, снова мы оказались без средств. Все результаты трудов отца пошли прахом. И тут спас наше положение только об­разовательный ценз, который дал нам возможность существования. Неизвестно в каком положении мы бы очутились, если бы остались в купечестве.