Авторы

Юрий Абызов
Виктор Авотиньш
Юрий Алексеев
Юлия Александрова
Мая Алтементе
Татьяна Амосова
Татьяна Андрианова
Анна Аркатова, Валерий Блюменкранц
П. Архипов
Татьяна Аршавская
Михаил Афремович
Вера Бартошевская
Василий Барановский
Всеволод Биркенфельд
Марина Блументаль
Валерий Блюменкранц
Александр Богданов
Надежда Бойко (Россия)
Катерина Борщова
Мария Булгакова
Ираида Бундина (Россия)
Янис Ванагс
Игорь Ватолин
Тамара Величковская
Тамара Вересова (Россия)
Светлана Видякина, Леонид Ленц
Светлана Видякина
Винтра Вилцане
Татьяна Власова
Владимир Волков
Валерий Вольт
Константин Гайворонский
Гарри Гайлит
Константин Гайворонский, Павел Кириллов
Ефим Гаммер (Израиль)
Александр Гапоненко
Анжела Гаспарян
Алла Гдалина
Елена Гедьюне
Александр Генис (США)
Андрей Герич (США)
Андрей Германис
Александр Гильман
Андрей Голиков
Юрий Голубев
Борис Голубев
Антон Городницкий
Виктор Грецов
Виктор Грибков-Майский (Россия)
Генрих Гроссен (Швейцария)
Анна Груздева
Борис Грундульс
Александр Гурин
Виктор Гущин
Владимир Дедков
Надежда Дёмина
Оксана Дементьева
Таисия Джолли (США)
Илья Дименштейн
Роальд Добровенский
Оксана Донич
Ольга Дорофеева
Ирина Евсикова (США)
Евгения Жиглевич (США)
Людмила Жилвинская
Юрий Жолкевич
Ксения Загоровская
Евгения Зайцева
Игорь Закке
Татьяна Зандерсон
Борис Инфантьев
Владимир Иванов
Александр Ивановский
Алексей Ивлев
Надежда Ильянок
Алексей Ионов (США)
Николай Кабанов
Константин Казаков
Имант Калниньш
Ирина Карклиня-Гофт
Ария Карпова
Валерий Карпушкин
Людмила Кёлер (США)
Тина Кемпеле
Евгений Климов (Канада)
Светлана Ковальчук
Юлия Козлова
Андрей Колесников (Россия)
Татьяна Колосова
Марина Костенецкая, Георг Стражнов
Марина Костенецкая
Нина Лапидус
Расма Лаце
Наталья Лебедева
Димитрий Левицкий (США)
Натан Левин (Россия)
Ираида Легкая (США)
Фантин Лоюк
Сергей Мазур
Александр Малнач
Дмитрий Март
Рута Марьяш
Рута Марьяш, Эдуард Айварс
Игорь Мейден
Агнесе Мейре
Маргарита Миллер
Владимир Мирский
Мирослав Митрофанов
Марина Михайлец
Денис Mицкевич (США)
Кирилл Мункевич
Тамара Никифорова
Сергей Николаев
Николай Никулин
Виктор Новиков
Людмила Нукневич
Константин Обозный
Григорий Островский
Ина Ошкая
Ина Ошкая, Элина Чуянова
Татьяна Павеле
Ольга Павук
Вера Панченко
Наталия Пассит (Литва)
Олег Пелевин
Галина Петрова-Матиса
Валентина Петрова, Валерий Потапов
Гунар Пиесис
Пётр Пильский
Виктор Подлубный
Ростислав Полчанинов (США)
А. Преображенская, А. Одинцова
Анастасия Преображенская
Людмила Прибыльская
Артур Приедитис
Валентина Прудникова
Борис Равдин
Анатолий Ракитянский
Глеб Рар (ФРГ)
Владимир Решетов
Анжела Ржищева
Валерий Ройтман
Яна Рубинчик
Ксения Рудзите, Инна Перконе
Ирина Сабурова (ФРГ)
Елена Савина (Покровская)
Кристина Садовская
Маргарита Салтупе
Валерий Самохвалов
Сергей Сахаров
Наталья Севидова
Андрей Седых (США)
Валерий Сергеев (Россия)
Сергей Сидяков
Наталия Синайская (Бельгия)
Валентина Синкевич (США)
Елена Слюсарева
Григорий Смирин
Кирилл Соклаков
Георг Стражнов
Георг Стражнов, Ирина Погребицкая
Александр Стрижёв (Россия)
Татьяна Сута
Георгий Тайлов
Никанор Трубецкой
Альфред Тульчинский (США)
Лидия Тынянова
Сергей Тыщенко
Михаил Тюрин
Павел Тюрин
Нил Ушаков
Татьяна Фейгмане
Надежда Фелдман-Кравченок
Людмила Флам (США)
Лазарь Флейшман (США)
Елена Францман
Владимир Френкель (Израиль)
Светлана Хаенко
Инна Харланова
Георгий Целмс (Россия)
Сергей Цоя
Ирина Чайковская
Алексей Чертков
Евграф Чешихин
Сергей Чухин
Элина Чуянова
Андрей Шаврей
Николай Шалин
Владимир Шестаков
Валдемар Эйхенбаум
Абик Элкин
Фёдор Эрн
Александра Яковлева

Уникальная фотография

Елена Антимонова и Светлана Хаенко

Елена Антимонова и Светлана Хаенко

ПОДЛИННЫЙ ЛЕОПАРД В САМОМ ХУДШЕМ ВИДЕ...

Гунар Пиесис

Статья опубликована в журнале «Даугава» (Рига, Латвия), 1984, №12.

ПО СЛЕДАМ ИТАЛЬЯНСКОГО ПИСАТЕЛЯ ДЖУЗЕППЕ ТОМАЗИ ДИ ЛАМПЕДУЗЫ В ЛАТВИИ

 

Почему господь бог не желает, чтобы хоть кто-нибудь умер,

сохранив свой прежний облик?

По­чему так случается со всеми: люди умирают с ма­ской на лице…

Дж.  Томази ди Лампедуза. Леопард1

 

ЗАГАДОЧНОЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВО 

23 июля 1957 года в Риме, в воз­расте 60 лет, скоропостижно скончался последний представитель од­ного из самых старинных и знатных родов Сицилии Джузеппе Томази, князь Лампедуза, герцог Пальма. В те дни никто из горстки людей, сопровождавших покойного в пос­ледний путь, включая даже его близ­ких, не знал, что вскоре имя мало кому известного старого аристократа войдет в анналы мировой литера­туры. Посмертная слава придет к Лампедузе благодаря единственному вышедшему из-под его пера рома­ну — реалистическому социально-­психологическому произведению на историческую тему. Книга была вы­пущена в Милане, издательством Джакомо Фельтринелли в 1958 году2

Роман повествует о завершающем этапе (1860 – ок. 1870 г.г.) итальянского Рисорджименто (национально-освободительного движения) – освобождения королевства Обеих Сицилий: армия добровольцев Гарибальди (гарибальдийская «Тысяча») наносит сокрушительный удар по вековым, незыблемым, казалось, устоям старой Италии, однако плоды победы мужественных гарибальдийцев похищают у народа новые угнетатели – мелкотравчатые «гиены и шакалы», сменяющие «леопардов». В центре повествования – гибель целого класса. Она показана через картину  упадка знатного рода Салина.

Известно, что прототипом выписанного с филигранным мастерством образа главного героя – дона Фабрицио Корбера, князя Салина – послужил прадед писателя по отцовской линии астроном Джулио ди Лампедуза. Усматривают в старом князе сходство и с самим романистом. Вообще книга во многом автобиографична, если под этим иметь в виду своего рода семейную хронику. Возможно, даже более автобиографична, чем принято считать, но не будем забегать вперед.

Стиль романа, представляющий во всем великолепии классические формы литературного языка, вызвал не меньший восторг, чем его содер­жание. И действительно, трудно по­верить, что это первая и единствен­ная вещь, написанная автором. Уди­вительной меткостью отличаются психологические характеристики ге­роев, писатель обнаруживает пора­зительную зоркость в деталях, ни­где не утрачивая при этом широты обобщений, присущей большому ма­стеру. Подкупает тон повествова­ния — легкая и в то же время бес­пощадная ирония как бы пронизана щемящим лиризмом. Во всей пол­ноте воссоздает Томази ди Лампе­дуза документально точную и живо­писную панораму Сицилии, своей родины. Страны, о которой устами дона Фабрицио он говорит: «. . . Та­кова жестокость пейзажа, такова су­ровость климата, таково постоянное напряжение, в котором здесь пре­бывают все, таковы даже памятники прошлого, великолепные, но непо­нятные нам потому, что они воздви­гнуты чужими руками и окружают нас, как прекрасные немые при­зраки …» (с. 171).

«Леопард» стяжал мгновенный ус­пех. Уже в 1960 году он был переведен на 12 языков! Мировую славу романа приумножил и снятый в 1962 году одноименный фильм итальянского режиссера Лукино Ви­сконти, в котором были заняты Берт Ланкастер (князь Салина), Ален Де­лон (Танкреди), Клаудиа Кардинале (Анжелика) и другие звезды. Через год после выхода на экраны фильм получил «Золотую пальмовую ветвь» на Каннском фестивале. По свиде­тельству режиссера, генеральный секретарь Итальянской компартии Пальмиро Тольятти написал ему теп­лое письмо, дав о картине лестный отзыв3.

Однако и фильм своим успехом во многом обязан роману. В 1965 году кинокритик В.В. Шитова писала: «Трудно припомнить экранизацию, так придерживающуюся подлинника: нет здесь этого обычного для работ Висконти напряжения, рождающегося от остроты диалога между режиссе­ром и экранизируемым, нет энергии отталкивания — споров или усиления мотивов, фильм идет «по Лампеду­зе». Отклонений было так мало, что каждое из них особо оговаривалось в беседах режиссера с вдовой пи­сателя: ушел эпилог, сделаны две-три купюры, развернута в большую сцену битва в Палермо, в романе упомянутая, но не описанная» 4.

Русский перевод романа вышел в свет в 1961 году, а латышский — в 1964-м. В Латвии книга сразу же завоевала безраздельные симпатии: массовый для нашей республики ти­раж в 30 тысяч экземпляров раску­пили в короткое время. Было и од­но загадочное обстоятельство, ко­торое привлекло к «Леопарду» осо­бое внимание латышского чита­теля…

НАСКОЛЬКО ПОЛНЫ СВЕДЕНИЯ ДЖОРДЖО БАССАНИ? 

Видимо, не меня одного поразил тогда такой абзац из аннотации к этой книге:

«Роман написан в несколько ме­сяцев, но писатель долгие годы складывал его в уме, гуляя по выж­женной солнцем земле Сицилии и тенистым аллеям Стамериенского парка в Латвии, вслушиваясь в пере­стук вагонных колес во время загра­ничных путешествий, вглядываясь в бездвижную гладь Средиземного моря и серые волны Балтики». 

Стамериена? Это в Гулбенском рай­оне, примерно в 200 километрах от Риги.

В ту пору (речь идет о 1964 годе) я делал на Рижской киностудии сю­жеты для киножурнала «Максла» (Искусство), рассказывающие о куль­турной жизни республики. Неожи­данный факт автобиографии Дж. То­мази ди Лампедузы меня заинтри­говал. Пребывание итальянского пи­сателя в Латвии — сюжет перво­классный. Но где взять материал для съемки? Для начала я договорился о встрече с переводчиком и редак­тором книги.

                                                Джузеппе Томази ди Лампедуза

Спрашиваю у них, откуда сведе­ния. Отвечают, что на эту информацию натолкнулись случайно, знако­мясь с аннотацией к французскому изданию романа, выпущенному из­дательством «Эдисьон де Солей» в 1960 году. Вот она, эта справка:

«Джузеппе Томази, герцог Пальма, князь Лампедуза, прожил 60 лет как сицилийский аристократ, человек вы­сокой европейской культуры… Жизнь его текла между Палермо и родовым имением жены (Стомерзе) в Латвии. В 1955 году он начал пи­сать книгу, которую задумал давно и мысль о которой неотступно его преследовала. Кончив роман, он умирает» (Пер. с фр. Н. Шапори­ной). 

Пребывание в Стамериене (Сто­мерзе), родовом имении Вольфов,— это еще не все, что связывает пи­сателя с Латвией, добавили мои собеседники: он сочетался браком с Александрой фон Вольф в Риге.

Информация интересная, но все же чрезвычайно скудная. Беру в руки первое, миланское издание ро­мана и знакомлюсь с предисловием Джорджо Бассани. Может быть, тут найдется какая-нибудь зацепка? От­кровенно говоря, я очень на это на­деялся, поскольку именно редактор Бассани был тем человеком, который дал едва ли не единственную и самую полную информацию о жиз­ненном пути Томази ди Лампедузы, о том, как создавалась и каким об­разом попала в издательство Фельтринелли эта удивительная книга. Конечно, я и ведать не ведал, что ожидают меня сплошные неожидан­ности. 

Как рассказывает Бассани, весной 1958 года ему позвонила из Рима одна приятельница и предложила для библиотеки романов, выпускаемой издательством, копию произве­дения анонимного автора. На воп­рос, кому принадлежит рукопись, женщина ответила, что не знает, но особой загадки тут нет: манускрипт прислан с острова Сицилия и фами­лию автора установить будет не­трудно, если сама вещь заинтере­сует редактора.

С первых же страниц Бассани стало ясно, что перед ним незаурядное произведение настоящего писа­теля. Дочитав рукопись, он спешно позвонил в Палермо, чтобы навести надлежащие справки. Автором ока­зался некто Джузеппе Томази ди Лампедуза, недавно скончавшийся в Риме. Бассани припомнил, что как-то раз виделся с этим человеком. Это было в 1954 году, в курортном городке Сан-Пеллегрино, куда съе­хались знаменитые итальянские пи­сатели, чтобы в рамках литератур­ного конгресса представить взыска­тельной публике работы дебютантов-литераторов «новой волны». Прибыла в городок и неразлучная троица сицилийцев: барон Лючо Пик­коло д'Орландо 5 из Мессины (его поэмы произвели на съезде фу­рор и впоследствии были опубли­кованы в сборнике «Зеркало», вы­пущенном издательством Мондадори), князь Джузеппе Томази ди Лампедуза и рослый солдафон, быв­ший не то слугой, не то телохрани­телем этих важных особ и ни на ми­нуту не спускавший с них глаз. Странное трио, конечно же, обра­тило на себя внимание интеллекту­алов.

Лючо Пикколо, чьи утонченные манеры, скромность и старомодная элегантность приводили в совершен­ное восхищение участников конгресса, представил окружающим своего двоюродного брата. Бассани так передает свое впечатление от этой встречи: «Князь был высок ро­стом, плотного сложения, держался отчужденно. Кожа бледная с каким-то сероватым оттенком, который бы­вает подчас у смуглолицых среди­земноморцев. В наглухо застегнутом плаще, с надвинутой на глаза шля­пой, он ходил, тяжело опираясь на суковатую трость. На первый взгляд он напоминал собой отставного ге­нерала. На вид ему было около 60… Всегда молчаливый, с горькой складкой в уголках рта». 

Три сицилийца не только про­гуливались по аллеям курортного парка, но и присутствовали на засе­даниях. Любопытно — в качестве кого? Д'Орландо, естественно, как подающий большие надежды поэт. А Томази? В качестве сопровожда­ющего? Впоследствии говорили, что конгресс в Сан-Пеллегрино «уса­дил» наконец князя за письменный стол. Но не будем спешить с выво­дами…

В конце весны 1958 года Бассани приехал в Палермо, чтобы познако­миться с вдовой писателя Алексан­дрой (Александриной) Вольф, ба­ронессой остзейского происхожде­ния. Мать ее, правда, была италь­янка. Баронесса снискала известность как специалист в области психоло­гии, занимала пост вице-президента Итальянского   общества психоанали­тиков. Она передала Бассани руко­писный оригинал романа — толстую общую тетрадь, исписанную бисер­ным почерком. (При сличении с ко­пией текст оказался более полным, удалось устранить и ряд неточно­стей.)

Бассани писал впоследствии: «От нее я узнал множество подробностей о Дж. Томази ди Лампедузе. Самым у д и в и т е л ь н ы м (раз­рядка моя. — Г. П.) для меня было то, что «Леопард» был написан от начала до конца между 55-м и 56-м годами». Вернувшись с конгресса, князь немедля сел за роман, и в несколько месяцев работа была кон­чена. Болезнь, казалось, только того и ждала. У него едва хватило вре­мени перебелить рукопись. Вскоре Томази ди Лампедуза умер, побеж­денный тяжким недугом.

— Еще двадцать пять лет назад он поделился со мной, что хочет на­писать исторический роман, дейст­вие которого развертывается в Си­цилии ... — припомнила баронесса. 

Четверть века назад? Значит, около 1932 года. Дата, как мы увидим дальше, весьма примечательная. Впрочем, как и сам факт двадцати­пятилетнего вынашивания замысла. 

Предисловие, написанное Бассани, стало главным источником биогра­фических сведений о Дж. Томази ди Лампедузе для издателей, критиков, а также авторов энциклопедических статей — миланца пересказывали чуть ли не слово в слово. О писа­теле сложилась, таким образом, сво­его рода биографическая легенда.

Но в строках Бассани есть сущест­венный для нас пробел. Хотя он и получил богатый справочный мате­риал из уст баронессы, мы почему-то ничего не узнаём о пребывании писателя в Стамериене, по меньшей мере о том, как долго он там жил. Невероятно и другое — Александра Вольф ни словом не обмолвилась от­носительно обстоятельств своего бра­косочетания с князем! Тщательно просмотрев все доступные мне ма­териалы о Дж. Томази ди Лампедузе, я не мог отделаться от впе­чатления, что кое-какие факты его биографии вообще замалчиваются. По каким соображениям? Не при­ложила ли тут руку вдова? И если да, то почему?

В БЫВШЕМ РОДОВОМ ИМЕНИИ 

Задумав отснять сюжет о писа­теле, я решил съездить — вместе с киногруппой журнала «Максла» — в Стамериену. Хотелось увидеть своими глазами Стамериенский дво­рец, а главное — попытаться найти свидетелей тех не слишком далеких хронологически, но отделенных от современности революцией и вой­ной событий. И здесь наконец пер­вая удача — встреча с Алмой Постаж. Эта рослая латышка, простой, скромный человек, служила во дворце с 1925 по 1935 год.

Показываю ей книгу с портретом писателя. Алма не может скрыть удивления: «Так ведь это ж наш Язеп…6  Да-да, это наш герцог! Подумать только, целую книгу напи­сал. А такой был тихий человек, ти­хоня . . . Как мы тут всё чистили и драили перед его приездом, нати­рали мастикой дубовые перила. Ба­ронесса Александра всем рассказы­вала, что у него большой дом и ка­кой там порядок, каждая вещь знает свое место, все блестит и свер­кает… Она учила нас, как прислу­живать важному господину. Почту — письма и журналы — подавать на серебряном подносе. Мы так и стали делать, а потом поняли, что не та­кой уж он важный из себя господин, наоборот, с нами был вежливый, ла­сковый, хотя по-латышски ни слова. Вот и стали передавать ему письма и газеты прямо в руки. Нет, он не был похож на других господ — всегда внимательный, добрый, с простыми людьми обхождение имел …»

Герцог, говорит, наезжал в Лат­вию каждое лето с 1929 по 1939 год, несколько зим тоже провел здесь, в Стамериене, и в Риге, в доме Вольфов, на бульваре Райниса, 9. Короткое время супруги жили будто и в одном из особняков богачки Эмилии Беньяминь на улице Кр. Ба­рона, 12 (сейчас здание Союза пи­сателей Латвии). Неоднократно бра­ли курс лечения в Кемери, отдыхали на Рижском взморье.

Значит, Джузеппе Томази стал наведываться в Стамериену в 1929 году, когда Александра была еще замужем за эстонским бароном Андреем (Андреасом) Пилларом фон Пилхау? Да, да, развелась со своим бароном в тридцать втором и тот­час вышла за «Язепа». Венчались в Риге, в православной церкви, где-то возле Центрального рынка. После венчания приехали сюда, в Стаме­риену. Как сейчас помнит — в зале был сервирован стол на несколько персон, белые розы стояли в вазе. В день свадьбы герцог преподнес своей невесте огромный букет бе­лых роз. А взял ведь разведенную, вот что ей странно.

Интересуюсь, не видела ли Алма герцога пишущим?

Вроде бы . . . Ах, ну конечно, — отчетливо припоминает: часто в его комнате пол был усеян мелко испи­санными листочками. Она даже сер­дилась, подбирая их. Да кто тогда обращал на это внимание! 

Видимо, подтверждается сказан­ное вдовой — роман был задуман в 1932 году. Ведь не черновиками же личных писем были эти листочки! Но как же интервал в четверть века? Позволю себе высказать гипо­тезу — а не был ли роман если и не целиком, то хотя бы вчерне или частично написан в Стамериене, 35- летним человеком, вступившим в счастливейшую пору своей жизни, а отнюдь не за полтора года до смерти физически немощным 59-летним стариком? Если это так, то не­удивительно, что автор хранил молчание о своем произведении: в фа­шистской Италии нечего было и ду­мать о том, чтобы опубликовать ру­копись (у князя были прохладные отношения с режимом Муссолини, он избегал жить в Италии, где пра­вил дуче). Как мы видели, пожалуй и Дж. Бассани сомневался в реаль­ности сроков написания романа, указанных баронессой. Мы еще вер­немся к вопросу о степени откро­венности синьоры Вольф во время ее встречи с представителем милан­ского издательства. 

…Стамериенский дворец, име­ние — несомненно один из своеобразнейших памятников архитектуры в Латвии. Прекрасен парк с его ак­куратными просторными газонами, оригинальными посадками декора­тивных деревьев, среди которых не­мало подлинных редкостей. Здесь растет и любимое дерево писа­теля — ель с двумя переплетающи­мися стволами. О ней он не пере­ставал заботиться, сюда водил ред­ких гостей. Дерево и теперь пора­жает посетителей необычайностью своих форм. А парк и его окрест­ности в целом производят большое эмоциональное впечатление.

Дворец строил Генрих фон Вольф (1794—1832). Во время революционных событий 1905 года, в ночь с 1 на 2 декабря, здание было дотла сожжено 7, его восстанавливал затем из руин отец Александры Борис фон Вольф (1850—1917). Это типичная эклектическая постройка с преобла­данием псевдороманского стиля. Явно видны следы позднейших пе­ределок — здание неоднократно расширялось, обрастало пристрой­ками. Над главным входом красуются геральдические звери — два вздыбленных леопарда. 

Убранство дворца пострадало в минувшую войну. Тем не менее мы застали большой зал с барочными мотивами в декоре интерьера, внут­реннюю лестницу, камин в полу­этаже, многочисленные комнаты в чистоте и порядке, паркетный пол был натерт до блеска. И все же по­мещения казались нежилыми, рож­дали мрачноватое ощущение заброшенности. Словно пустой орех. Меб­лировка комнат не сохранилась (если не считать нескольких обшар­панных венских стульев), все про­пало в годы войны. В оборудован­ных учебных классах и кабинетах занимались студенты сельскохозяй­ственного техникума.

При взгляде на дворцовый фасад, парк, притулившуюся неподалеку православную церквушку в памяти невольно всплывали строки из романа, живописующие барочный за­мок князя Салина в его поместье Доннафугата на сицилийской земле. 

«Замок Салина находился рядом с собором. Узкий фасад с семью ок­нами, выходившими на площадь, не давал представления о его настоя­щих размерах, ибо замок прости­рался еще на двести метров вглубь; благодаря трем обширным двори­кам, переходившим затем в большой сад, замок объединил в одно гар­моническое целое постройки самых различных стилей» (с. 63). 

«Вернувшись в замок, князь под­нялся в библиотеку, расположенную в самом центре здания под часами и громоотводом» (с. 86).

Возможно, ассоциации эти наду­манные. Но кто возьмется определить, какая среда, какая обстановка послужили толчком к творческому вдохновению, продиктовавшему те или иные страницы романа? Интуи­ция подсказывает — определенные ассоциативные параллели со Стамериеной нельзя не принимать в рас­чет. 

Александре было девять лет, когда в тревожную декабрьскую ночь 1905 года отряды народной милиции окружили наспех укрепленный дво­рец, где скрывался фон Вольф с семьей и другие волостные бароны. Спешившие на помощь осажденным уланы были задержаны в Балвах. Воспользовавшись случаем, бароны со своей охраной сумели выскольз­нуть из окружения и бежали в Пыталово. Когда уланы прискакали в имение, дворец лежал в развалинах. 

Александра, если она действи­тельно присутствовала при этих со­бытиях, могла, вероятно, рассказы­вать о них мужу. Конечно, увидеть в днях революции пятого года хотя бы даже отдаленное сходство с изо­бражением гарибальдийского дви­жения в «Леопарде» трудно, но вчитываясь в отдельные сцены ро­мана, нелегко оставить мысль о воз­можности некоторых ассоциаций. Казни, трупы умирающих бойцов… Все это было и в Сталлериене.

«В этом саду все оскорбляло глаз: он был положительно создан для слепого; но обоняние могло здесь получить сильное, хоть и не тонкое наслаждение. Розы «Поль Нейрон», черенки которых князь сам приоб­рел в Париже, здесь выродились; сначала их питали и звали к жизни могучие и беспечные соки сицилий­ской земли, затем их жгло беспо­щадное солнце, и теперь они превра­тились в подобие капусты телесного цвета, на вид непристойной, но из­дававшей до одурения стойкий аро­мат, на который не посмел бы рас­считывать ни один из французских садоводов.

Князь поднес такую розу к са­мому носу, и ему почудилось, будто он вдыхает знакомый запах кожи одной балерины парижского театра «Гранд Опера».

Бендико, которому также было предложено понюхать розу, отвер­нулся от нее с отвращением и по­спешил на поиски более здоровых ощущений среди раскиданного по земле удобрения и дохлых ящериц. 

Однако у князя полный ароматов сад вызвал цепь мрачных мыслей. Теперь здесь так славно пахнет, а с месяц назад… 

И он с омерзением вспомнил, как по всей вилле волнами разнесся приторно-тошнотворный запах, при­чину которого установили лишь позд­нее: его издавал труп молодого солдата пятого батальона егерей, ко­торый, будучи ранен в стычке с от­рядом бунтовщиков у Сан-Лоренцо, приполз сюда, чтоб одиноко уме­реть возле лимонного дерева. Он лежал ничком среди густой листвы, опустив руки в лужу крови и бле­вотины, вцепившись ногтями в землю; по трупу ползали муравьи, а под самой портупеей в грязной жиже плавали лиловатые кишки. 

Руссо, управляющий князя, обна­ружив в саду этот разлагавшийся труп, перевернул его на спину, при­крыл лицо покойника большим крас­ным платком, с помощью ветки втиснул выпавшие кишки в открытую рану, прикрыл его голубыми фал­дами шинели, не переставая при этом с омерзением плеваться — хоть и не прямо в лицо покойнику, но все же вблизи трупа. И все это Руссо проделывал с вызывавшим опасения знанием дела, приговари­вая: «Эти мерзавцы воняют даже после смерти». Вот и все, чем была отмечена одинокая кончина» (с. 16—17).

СВАДЬБА, О КОТОРОЙ — НИ СЛОВА 

Как очутился в Стамериене Джу­зеппе Томази ди Лампедуза?

Не претендуя нисколько на роль биографа писателя, я хотел бы привести некоторые факты, добы­тые во время поисков. Тех поисков, на которые натолкнул меня рассказ Алмы Постаж.

Не будем забывать, что мать Александры Алиса Лаура Барби была итальянка. В 1894 году она вышла замуж за одного из семерых детей княгини Софьи Потемкиной и Иоганна Готлиба Эдварта фон Воль­фа. К тому времени ее муж Борис Йоганнович Вольф успел пройти курс обучения в Дерпте, Берлине, Лейп­циге, получить степень доктора филологии (1875 г.) и магистра по­литэкономии (1881       г.) и занимал достаточно высокие посты в Петер­бурге. Брак их можно назвать поздним — жениху было 44 года, невесте — 36 (Алиса родилась в Модене в 1858 году)8.

15 ноября 1894 года в Ницце у них родилась дочь Александра (Александрина), которая по паспор­ту, впрочем, числилась двумя го­дами моложе. Это, правда, не такая уж редкость для тех времен. У нее была и младшая сестра Ольга, ро­дившаяся 11 июля 1896 года, по мужу Гезандтер.

Борис Вольф умер в Петрограде в марте 1917 года. В 1917—1918 годах итальянским послом в россий­ской столице был 44-летний сенатор Пьетро Томази, маркиз делла Торретта — видимо, родственник Джу­зеппе Томази. Этот человек, из­вестный дипломат, в 1919—1921 годах входил в состав итальянской делегации на Венской мирной кон­ференции, в 1921 году был послом Италии в Лондоне. Шестидесятилет­няя Алиса познакомилась с ним, очевидно, в Петербурге, а 26 апреля 1920 года, в Италии, она выходит за него замуж и становится маркизой делла Торретта.

Маркиза наведывалась к дочери в Стамериену. И о ней тут сохранился, если можно так выразиться, осколок воспоминаний. Дед мужа Алмы Постаж, пчеловод сельхозтех­никума, служил в Стамериенском имении конюхом. Он-то и рассказы­вал о южанке госпоже, которая в наших краях безбожно мерзла. Да­же в Иванову ночь, когда на берегу озера жгли костры и дворовые лю­ди угощались пивом, итальянка куталась в белую шубу… 

Не в этом ли клубке биографий скрыта та ниточка, которая привела Джузеппе Томази в Стамериену, а отсюда и под венец?

КЕМ СЧИТАЛ СЕБЯ ТОМАЗИ ДИ ЛАМПЕДУЗА! 

Вернемся, однако, к нашей теме. Чтобы проверить, действительно ли, как утверждает Алма Постаж, ее госпожа венчалась в Риге, в Благо­вещенской церкви возле нынешнего Центрального колхозного рынка, от­правляюсь по указанному адресу — улица Гоголя, 9. Здесь меня ждет неудача. Церковные метрические книги не сохранились — либо сданы в архив, либо бесследно исчезли во время войны. Копии — те могут храниться в бюро ЗАГС Рижского горисполкома.

Иду к Эгону Майниексу — чело­веку, который 35 лет заведовал этим бюро и скрепил брак стольких тысяч рижан, что в городе его, пожалуй, отождествляли с Гименеем. Спрашиваю об итальянцах, сочетав­шихся браком в Риге в тридцатых годах. Плету что-то не очень связ­ное об итальянском писателе, неве­роятной популярности его книги, предполагаемом венчании в Благо­вещенской церкви. Буквально через пятнадцать минут мне выносят акт о регистрации брака № 2108. Это копия записи в метрической книге. Текст на латышском языке, слева — данные о женихе, справа — о не­весте. 

В сведениях о невесте нет ничего заслуживающего внимания. Родилась, согласно паспорту, 27 ноября 1896 года в Ницце, русская, право­славного вероисповедания, разведе­на, домохозяйка, проживает в Риге, в гостинице «Эксельсиор» на улице Гоголя, 5.

А вот данные о женихе:      Язеп Томази, родился 23 декабря 1896 го­да в Палермо, итальянец римско-католического вероисповедания, холост, место работы неопределенное, проживает в Риге, в Петроградской гостинице, на улице Пиле, 1, род занятий (ремесло) — художник. Смотрю на это последнее слово и не знаю, что подумать. Картин То­мази не писал, на театре не под­визался ... значит, литератор, писа­тель! 

Запись сделана 31 августа 1932 го­да на основании выписки, получен­ной от протоиерея рижской Благо­вещенской церкви Александра Македонского, венчавшего эту чету двадцать четвертого августа, после того как истек срок оглашения в церкви (с 7 по 22 августа). 

Как видим, еще за 25 лет до выхода в свет романа Дж. Томази ди Лампедуза считал себя литера­тором, художником слова. Какие у него были на то основания?

«Князь не был профессиональным писателем», — утверждал, напри­мер, критик Корнелий Зелинский в своей статье о «Леопарде»9. Причем Зелинский просто повторил тезис автора предисловия к русскому из­данию 1961 года итальянского кри­тика Марио Аликаты, который, всецело доверяясь уже известной нам версии Дж. Бассани, писал, что князь «на протяжении всей своей жизни не опубликовал ни единой страницы своих произведений». Ведь четыре новеллы, принадлежа­щие его перу, и несколько эссе о французских романистах XIX века Стендале, Флобере и Мериме также были опубликованы посмертно.

Но можно ли поверить, что че­ловек, который ничего еще не сде­лал на поприще литературы и ис­кусства, будет именовать себя в официальном документе художни­ком? И в то же время никуда не уйти от того факта, что его един­ственный роман — подлинный ше­девр изящной словесности, ничем не напоминающий первую пробу сил. Не станет же кто-либо всерьез утверждать, что аристократическое происхождение и рафинированная образованность избавляют человека, берущего в руки перо, от неизбеж­ного периода ученичества!

Может быть, уже до 1932 года в печати появлялись неизвестные нам публикации Джузеппе Томази? Под псевдонимом? В русских или немецких изданиях, выходивших в Латвии? Может, в Италии?..

В ПОИСКАХ СВИДЕТЕЛЕЙ 

При заключении брака было два свидетеля — Герман Родионов, про­живающий в Риге, в Ильгюциемсе, на улице Гродняс, 12, и Людмила Ильяшенко, имевшая жительство на Рижском взморье — станция Авоты, Эдинбургский проспект, 69. Они упомянуты в брачном свидетельстве. 

В копии не было, разумеется, подписей свидетелей, а также подписей самих новобрачных. Спустя двадцать лет, готовя эти заметки к публикации, я разыскал в архиве с помощью работников загса ори­гинал документа. Это выписка из церковной метрической книги, где итальянский подданный Томази, 35 лет, именуется на русский манер Иосифом Юльевичем. Теперь мы можем увидеть собственноручные подписи всех действующих лиц этой истории. 

Для киносюжета мне непременно хотелось заполучить свадебную фотографию, и я отправился по адре­сам, указанным в метрической за­писи. Увы, мы часто не отдаем себе отчет в скоротечности времени и в поисках реальных фигур натыкаемся на одни лишь тени ... В Ильгю­циемсе мне сказали, что Герман Ефремович Родионов умер в апреле 1959 года в Риге, в возрасте 62 лет. Вряд ли до него дошли слухи о триумфе князя, хотя как знать… В тридцатые годы он подвизался в «Рижском русском просветительном обществе»  — дирижировал хором. После войны, будучи уже в летах, окончил, со слов педагога Латвий­ской государственной консерватории Дм. Кулькова, консерваторское хо­родирижерское отделение, был учеником профессора Я. Озолиня, по­том работал преподавателем музыки, короткое время директорствовал в детской музыкальной школе имени П. Юрьяна неподалеку от своего дома на улице Баложу. Человек был корректный в общении, опыт­ный дирижер. Вот и все, что уда­лось о нем разузнать.

В поисках второй свидетельницы отыскал в Юрмале дом номер 69 по бывшему Эдинбургскому про­спекту. Мне вежливо объяснили, что старейший из жильцов обитает здесь с пятидесятых годов и ни о какой Людмиле Ильяшенко никто ничего не слышал. Кое-какие сведения о Людмиле Степановне удалось найти в Государственном архиве Латвийской ССР. Фамилия ее чис­лится в списке новоприбывших лиц и в книге регистрации иностранцев Стамериенского волостного правле­ния. Навещала Александру Борисовну, вот и попало ее имя в ар­хивные бумаги. 

Согласно документам, Л.С. Илья­шенко была советской подданной, постоянным местом жительства име­ла Ленинград. В Стамериене гостила в сентябре 1927 и в июне 1931 года. Видимо, подруга детских лет баро­нессы, возможно с той еще поры, когда Борис Вольф занимал пост директора Александровского лицея близ Петербурга (1908—1910). Умер­ла она в Италии после войны … Не у нее ли гостили летом на Рижском взморье супруги Томази? И не Людмиле Степановне ли обязан писатель знанием жизни в Совет­ском Союзе, явлений советской культуры и искусства, а может быть, также своему интересу к русской литературе?

Джузеппе Томази ди Лампедуза и Александрина фон Вольф на Рижском взморье (ок. 1932 г.)

Фото из журнала «Realta Sovietica» (№ 128, ноябрь 1963 г.)

 

ЧТО СКРЫВАЛА АЛЕКСАНДРА ФОН ВОЛЬФ! 

Минуло четыре года с тех пор, как был отснят упомянутый киносюжет, — на дворе стояла осень 1968-го. Латышский поэт Марис Чаклайс и актриса Аусма Зиемеле, будучи в Риме, посетили на квар­тире вдову писателя. Жила она, как и большинство русских эмигрантов, в невзрачном доходном доме. Ко­нечно, не бедном, но на удивление неуютном, где, по описанию Чаклайса, преобладали почему-то бурые цвета. Чаклайс привез ей латышский перевод романа и диапозитивы Стамериенского дворца и окрестно­стей. На экземпляре «Леопарда» она сделала надпись:         «Александра ди Лампедуза . ..» Казалось, баро­несса не в восторге от встречи с посланцами своей бывшей родины. Осталась недовольна, узнав, что в Риге снят документальный фильм о Стамериене и Благовещенской церк­ви, где они с Джузеппе венчались. И только предаваясь воспоминаниям о жизни в имении, несколько смяг­чилась, перестала нервничать, голос ее потеплел. У гостей сложилось впечатление, что Александре Бори­совне далеко не все из прежней жизни приятно вспомнить. 

Прошло еще восемь лет. В 1976 году в рижском издательстве «Лиесма» вышла брошюра «Гулбене», авторы которой Л. Лиепа и П. Лиепа писали: «Последним вла­дельцем Стамериенского имения был итальянец Джузеппе Томази ди Лампедуза (1896—1957)— автор всемирно известного романа «Лео­пард». В тридцатые годы Лампедуза не раз проводил лето и зиму в Стамериенском дворце» (с. 27). 

Читая эту справку, я понял, что интерес мой к перипетиям судьбы Дж. Томази ди Лампедузы отнюдь не угас. На каком основании писателя ввели во владение этим име­нием? Разве на сей счет есть какие-либо документы? 

И я отправился в Центральный государственный исторический архив Латвийской ССР, чтобы    ознако­миться с «Поземельной книгой» Цесиса и Валки, содержащей дело о неотчужденной части Стамериенского имения10. Здесь вскрылись поразительнейшие факты. Но об этом чуть позже. А пока — неболь­шой экскурс в жизнеописание вла­дельцев имения.

После смерти Бориса Вольфа его вдова Алиса и старшая дочь Александра (Александрина) разделили по наследству имение между собой. 7 сентября 1918 года 23-летняя Алек­сандра венчается в Стамериенской православной церкви с Андреем Адольфовичем Пилларом фон Пилхау — 27-летним сыном владельца Аудернского имения (Аудру) из Перновской (Пярнуской) волости. Пилхау — старинный род остзейских ба­ронов, живших в Лифляндии с 1656 года и состоявших в родстве с известной в России баронской фа­милией Коцебу. Отец Андрея — Адольф Пиллар фон Пилхау был реакционным политиком, представ­лявшим интересы прибалтийского дворянства. Он неоднократно изби­рался в ландратскую коллегию (со­вет по делам помещиков края), был ландмаршалом (председателем кол­легии). На свадьбе Александры и Андрея присутствовал в качестве сви­детеля со стороны жениха. 

О том, как Алиса стала вскорости маркизой, мы уже говорили. 24 ав­густа 1925 года маркиза отписывает свою половину имения дочери Алек­сандре. Эта дарственная отражена в актах упомянутой поземельной книги. 

Между 1925 и 1932 годами Алек­сандра неоднократно берет крупные ссуды в отделе министерства финан­сов, ведающем льняной монополией. Чтобы получить долгосрочную ссуду, она частично закладывает свое име­ние. Тем самым недвижимое иму­щество обременяется весьма значи­тельными ипотечными долгами. В 1932 году сумма долга уже состав­ляет 15 976 латов. 

5 июля 1932 года она возбуждает дело о разводе с Андреем Валтаса­ром Вальтером Пилларом фон Пил­хау. В судебном заседании 19 июля их брак расторгается по вине ответ­чика11. Александре возвращается ее девичья фамилия с правом неза­медлительного заключения нового брака после вступления в силу ре­шения суда. Однако спустя всего пару недель после свадьбы с Дж. То­мази, а именно 8 сентября 1932 года, в конторе рижского нотариуса Вальтера Ливена совершается весьма не­ожиданный в этих обстоятельствах дарственный акт. Вот как звучит в переводе этот документ:

«Между Александрой (Александ­риной) Пиллар фон Пилхау, урожден­ной баронессой Вольф, выступающей как дарительница, с одной стороны, и ее мужем бароном Андреем Адольфовичем Пилларом фон Пил­хау как получателем дара, с другой стороны, заключается договор, со­гласно которому первая дарит при­надлежащую ей неотчужденную часть Стамериенского имения Мадонского уезда «Стамериенская усадьба» со всеми примыкающими строениями и другим имуществом барону Пиллару, который с благодарностью дар при­нимает и перенимает нижеследующие долговые обязательства...» и т.д. и т.п.

Чистая стоимость дарения —- че­тыре тысячи латов. Долги — непол­ных 16 тысяч. Странно... Неужели ни нотариус Ливен, ни доверенные лица заявителей Константин фон Петц и Герберт фон Ган ничего не знают о разводе и втором браке даритель­ницы?

Может быть, существует уговор с Пилларом об этой сделке в обмен на согласие на развод? Что произо­шло в эти 15 дней после свадьбы? Почему в дарственном акте Алек­сандра вновь именуется по фамилии своего первого мужа? Возможно, тот пустил в ход недостойные средства, чтобы завладеть имуществом, кото­рое в дальнейшем могло бы обес­печить ему сносное существование? Прибегнул к шантажу? Как смотрел на все это Джузеппе Томази ди Лампедуза — представитель разо­рившегося старинного рода? Как он относился к Андрею Пиллару фон Пилхау?

19 апреля 1934 года погашаются 6 тысяч латов из общего долга — предположительно из средств Дж. Томази, желавшего, вероятно, пред­принять какие-то шаги для того чтобы вернуть имение. Во всяком случае в книге регистрации иностран­цев Стамериенского волостного прав­ления, где, к слову сказать, за 8 лет отмечено только четверо приезжих Джузеппе Томази записан лишь еди­ножды — 13 мая 1934 года12, спустя неполный месяц после уплаты озна­ченной суммы. Характерно — хотя ни до того, ни после князь ни в каких регистрах местного правления больше не упоминается, он прожи­вает вместе с женой во дворце. Да это так — Александре с мужем разрешено жить в имении, но полно­правными хозяевами недвижимости они уже не являются. Увы, Алексан­дра Борисовна навсегда потеряла ро­довое имение. Как небольшая деталь сентиментального свойства осталась традиционная приставка названия имения к фамилии, так — Алексан­дрой фон Вольф-Стомерзе — она с удовольствием будет подписываться еще много лет спустя.

Андрей Пиллар фон Пилхау в фев­рале 1937 года выдает некоему Гер­ману Кампе облигацию сначала на 10 тысяч латов, а затем еще на 20 тысяч, частично закладывая Стамериенское имение, в результате долг ипотечному банку достигает уже 30 тысяч латов. 11 января 1940 года его права распоряжаться имением ограничиваются решением ипотеч­ного банка, ибо к этому времени долг по-прежнему составляет 30 ты­сяч. Видимо, имение целиком ото­шло бы Герману Кампе, если бы не исторические события 1940 года, ког­да с восстановлением Советской власти в Латвии оно было отчуждено в пользу государства.

Таким образом, факты не под­крепляют версию авторов брошюры о том, что последним владельцем Стамериенского имения был Джу­зеппе Томази ди Лампедуза. Скорее мы можем полагать, что в результате происшедшей в 1932 году сделки, подоплека которой нам неизвестна, материальным интересам писателя был нанесен урон. 

Все это наводит на мысль, что Александра Борисовна Вольф, беседуя в 1958 году с Дж. Бассани, наме­ренно скрыла от него определенные факты своей биографии. Почему она умолчала о разводе с Пилларом, о спешном отписании недвижимого имущества первому мужу и иных достаточно неясных обстоятельствах, связанных с ее вторым браком, за­ключенным в Риге? Мне кажется, ба­ронесса не предвидела позднейшей популярности романа и громадного интереса к личности его автора.

­­­­­­­

ТОМАЗИ ДИ ЛАМПЕДУЗА ... И РАЙНИС! 

Спешу успокоить читателя — еще одной литературоведческой сенсации не будет. Речь пойдет о другом. 

Как мне кажется, у нас в Латвии — в архивах, газетах тридцатых годов, воспоминаниях старожилов — скрыто еще немало любопытных фактов, способных пролить свет на некото­рые стороны жизни и творчества Дж. Томази ди Лампедузы. Убеж­ден — кропотливый поиск, сбор све­дений по крупицам необходим. 

Интерес к творчеству писателя не угасает. С годами его фигура пред­ставляется еще более значительной. Мы с полным правом можем назвать «Леопард» классическим романом XX столетия, доказательством жизне­способности и непреходящей цен­ности романной формы вообще. В этом произведении, когда бы оно ни было написано, осуществился замы­сел всей жизни писателя, воплоти­лись его мечты и чаяния. Именно ради «Леопарда» мы готовы вновь и вновь изучать жизнь знатного си­цилийского аристократа, надеясь оты­скать те источники, в которых он черпал идеи, вплетенные в ткань ро­мана, те места, где встречался с прототипами своих героев. Должен ли круг этих поисков быть ограни­чен одной лишь Сицилией? Так ли уж этнографичен этот несомненно «сицилийский» роман? Хотелось бы верить, что и в Риге, и в Стамериене, где писатель провел несколько лет жизни, происходили события, высветившие для него те социальные мо­тивы, которыми пронизаны текст и подтекст романа. Это обязывает нас с максимальной точностью и пиете­том по отношению к автору исследо­вать его пребывание в Латвии, не­ предвзято подойти к отдельным фактам его творческой биографии. 

И еще одно. Двадцать лет назад я имел случай убедиться в том, сколь интересны соотечественникам писателя даже мои скромные разы­скания неспециалиста. В интерьере Благовещенской церкви я снимал группу итальянских студентов, прие­хавших на несколько дней в Ригу из Ленинграда. Это были переводчики с русского на итальянский, в нашей стране они проходили языковую практику. Конечно, «Леопард» чита­ли все; с гордостью говорили они, что за короткое время эта книга стала «бестселлером» не только в Италии, но и во многих других стра­нах мира, включая и те, где италь­янский роман популярностью, как правило, не пользуется. Но здесь, в далекой Риге, узнать о своем люби­мом писателе такие интересные под­робности, побывать в церкви, где он, оказывается, венчался! 

В октябре 1965 года я получил сердечное письмо от президента Генуэзского центра итальянских ру­систов, объединяющего переводчи­ков и преподавателей русского язы­ка, — некоторые из них гостили за год до того в Советском Союзе. Про­цитирую несколько строк — не­множко выспренних, но написанных от души:

«Сколько солнца, итальянского солнца в стихотворениях Райниса! Ауе Sоl! Один из крупнейших наших пи­сателей по собственному выбору прожил несколько лет в Риге. Там к нему пришло самое важное, самое значительное для человеческой души чувство — Любовь. 

Хочется сказать, что ваш Райнис и наш Томази ди Лампедуза не только великие писатели. Их творчество — могучий мост между нашими культу­рами. Думается, они указали нам путь дружбы, культурных связей между итальянским и латышским на­родами. Давайте работать в этом на­правлении … »

Загадка Томази ди Лампедузы не­сомненно существует. Если мне уда­лось в этих заметках дать несколько штрихов, ведущих к разгадке, значит свою задачу я выполнил. На этой ноте я и закончу свой рассказ о связях итальянского писателя, клас­сика литературы XX века, с Латвией. Рассказ, требующий продолжения …

 

Примечания

1. Томази ди Лампедуза, Дж. Лео­пард. М., 1961. Все цитаты приво­дятся по этому изданию.

2. В Краткой литературной энцик­лопедии годом первого издания ро­мана ошибочно указан 1959-й.

3. Шитова В. В. Лукино Висконти. — В кн.: Мастера зарубежного киноис­кусства. М. Искусство, 1965, с. 179.

4. Там же, с. 162.

5. Лючо Пикколо д’Орландо (род. в 1901 г. в Мессине, умер в 1969 г. в Палермо) — итальянский поэт, кузен Дж. Томази ди Лампедузы.

6. Латышский вариант библейского имени Иосиф, по итальянски — Джу­зеппе.

7. См.: Latvijas revolucionāro cīnītāju piemiņas grāmata. -. Рига, «Лиесма», 1976, стр. 196.

8. См. рукопись историка А. Бухгольца, хранящуюся в Фундамен­тальной библиотеке Академии наук Латвийской ССР.

9. Зелинский К. В изменяющемся мире. М., 1969, с. 387.

10. ЦГИА Латв. ССР, ф. 2056, оп, 1, Д. 1227.

11. ЦГИА ЛатвССР, ф.1536, реестр бракоразводов за 1933 г., № 1738, с. 240.

12.  ЦГИА  ЛатвССР,   ф.4516, д.159, с.2, № 15.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

­