О КАЛЕНДАРЕ ПАМЯТНЫХ ДАТ В РУССКОЙ ПРЕССЕ ЛИФЛЯНДИИ И ЛАТВИИ
Людмила Спроге
Даугава, 2007, №1
Юрий Иванович Абызов постоянно сожалел, что, вот, время идет, а все не находится человек, который взялся бы за составление описи лифляндской газеты «Рижский вестник»:
А там много любопытного материала, достойные авторы, не только Евграф Чешихин, но и Сергей Нюренберг (отец Е.С.Булгаковой), учителя городских гимназий, интересно представлены события культурной жизни не только губернской, но и столичной».
Опись газеты — дело трудоемкое, да еще издательские проблемы! Пока подвижника на этой стезе не находится... Но Юрий Иванович был прав: на основе материалов из многотомных переплетов газеты составляются удивительно интересные сюжеты из разных сфер — политики, экономики, культуры. Работая над двухтомником «От Лифляндии к Латвии», Ю.И.Абызов не ставил задачи придать концептуальность этой исторической перспективе, а лишь обрисовать некоторые моменты в сменяемых друг друга десятилетиях, проследить вектор этих путей и перепутий.
В двух публикациях первой книги двухтомника «От Лифляндии к Латвии» речь шла о двух Пушкинских юбилейных датах — столетии, которое отмечалось в 1899-м году и в Лифляндии, и 125-й годовщине со дня рождения поэта, празднование которой происходило уже в самостоятельной стране Латвии. Мне бы хотелось представить свои наблюдения — в некотором роде итог перелистывания подборок старых периодических изданий.
Календарь знаменательных дат истории отечественной культуры в конце XIX века репрезентирует «праздничные события», «памятные, юбилейные даты» в соответствии с официальной историографией. Для нас важной является словесная формула «имперское торжество», которое описывается на «официальном» языке губернских и уездных газет Прибалтийского края Российской империи.
Пропаганда «имперских торжеств» провинциальной печатью в последнем десятилетии XIX века достаточно показательна на неоднородном (отчасти, контрастном) фоне общей демократизации жизни, тогда собенно явственны «тенденциозность» и стереотипность идеологем, привносимых официальной печатью в конкретное социокультурное пространство.
Из общего количества российских провинциальных печатных изданий 90-х гг. XIX века (более 400 наименований) среди губернских городов Прибалтийского края наибольшее число периодических изданий выходило в Риге (свыше 20), среди уездных городов — в Дерпте (более 8) и Либаве (3).
Рассматривая интересующие нас «сюжеты» из лифляндской периодики, фиксирующие содержание таких понятий, как «празднество», «торжество», заметим, что в основном речь идет об официальных «имперских» датах, как то: «исполнение общегражданского совершеннолетия Цесаревича Наследника», «венценосные юбиляры», «военно-морское торжество при участии членов царской фамилии» или же прибытие в Прибалтийский край лиц императорского дома и т.п.
На этом фоне «всенародные торжества» в мае 1899 года — столетний пушкинский юбилей, освещаемый лифляндской периодикой, — представляют несомненный интерес как в плане общекультурного феномена, так и как своеобразная модель российско-балтийских мульти- культурных отношений.
Так, на следующий же день после торжеств 26 и 27 мая газета «Рижский вестник», представляя подробный отчет о торжественном акте в обществе «Улей», особенно выделяла «многоязычность» празднества: «Акт открывался хоровым пением: «Славы» Пушкину, а затем последовало шествие депутаций, чтение ими приветствий и возложение венков к подножию бюста поэта. <...> Венки были возложены: от русского Литературного кружка из живых цветов — с надписью: «Бессмертному Пушкину»; от «рижской комиссии народных чтений» из ландышей и лилий; от «рижского латышского певческого общества «Рота»; от «Рижского обществ старо-рижских немецких поэтов» с надписью на немецком языке; «лавровый венок от учителей русского языка средне-учебных заведений с надписью:«Нашему великому учителю»; из роз и сирени от общества русских врачей; лавровый венок от «Рижского русского общества камерной музыки» с надписью «Памяти Пушкина»; от «Рижского Драматического общества»; от «рижского латышского общества»; от «Литовского вспомогательного общества»; от «певческого общества «Аушра»»; от общества «Баян»; от общества «Ладо» венок из лавров; от «Русского общественного собрания» лавровый венок, перевязанный цветами; от «Русского клуба»; от «Рижского Семейного собрания»» (Рижский вестник, 1899, 28 мая).
Пушкинский юбилей 1899 года в Лифляндской губернии получил довольно широкое освещение в разноязычной прессе, во-первых, как факт официального признания Пушкина и правительственных волеизъявлений в духе русской государственности и народности: «развития и утверждения русского просвещения и национального самосознания на нашей окраине» (Рижский вестник, 1899, 29 мая), что и подтверждалось в русских и латышских изданиях на протяжении полугода в процессе подготовки к майским торжествам. Во-вторых, пушкинский юбилей органично вписался в стратегию государственной политики в Прибалтийском крае как «симпатичное проявление русской культурной деятельности в этом крае», плоды которой «могли бы еще долго утешать местное русское общество и содействовать пробуждению русской мысли и русского чувства и в других частях местного населения» (Рижский вестник, 1899, 19 мая). Этот наиболее важный аспект особенно был акцентирован в редакционных «отчетах» о прошедших в губернском городе торжествах: «Празднование в Риге столетия со дня рождения великого поэта земли Русской A.C.Пушкина <...> имело характер, можно сказать, всенародного торжества, в котором участвовали не только русские люди, но и другие слои местного населения, и соответственно тому празднества, после торжественного богослужения, состоялись не только в «Улье», но и в городском театре, и в Верманском парке и в его зале. <...> Акт в «Улье», на котором, во исполнение пророчества поэта, «назвал его всяк сущий здесь язык», представлял редкое у нас зрелище единения всех частей местного населения, тем более знаменательное, что оно выразилось в единодушном преклонении пред величием русского национального писателя. Прочитанные представителями немецкого, польского, латышского, эстского и литовского обществ приветствия были встречены публикою с восторженным одобрением, как свидетельство, что и для разрозненного рижского населения открывается эра единения на почве «любви к отечеству и народной гордости».
Я не случайно привожу здесь эти длинные цитаты из «Рижского вестника»: устойчивый общественно-политический лексикон юбилейных торжеств характерен не только для публичных выступлений и газетных «передовиц». «Газетная» лексика пушкинских торжеств становится устойчивым поэтическим клише праздничных «кантат», «адресов», «од», «юбилейных стихотворений». Русская газета публикует подобный текст как адрес «Русского Литературного кружка»:
Твой памятник обняв нерукотворный,
Россия ныне плачет, как вдова...
Но слезы светлы, словно ключ нагорный:
Тебя уж нет, но песнь твоя жива!
Тебя уж нет, но перлы вдохновенья
Прекрасны так, как в день их сотворенья!
Порой светлел пророчеством твой лик,
В грядущее вперял ты взор владыки:
Сольются в клич единый и великий...
И день настал! Народный ты кумир,
И клич земной летит в загробный мир!
(Рижский вестник, 1899, 28 мая)
На этом фоне широко популярным становится тип «сочинителя из народа» (как свидетельство того, «что Пушкин начинает проникать уже в народ и понимается им»); образ народного сочинителя репрезентируется прессой в том же ключе «истинной народности», «неподдельной искренности» и «простоты», как и его «творение», что «вылилось из души простого русского человека». «Рижский вестник» в рубрике «Поэтические отголоски Пушкинских празднеств» собирает подобные стихотворные подборки из многочисленных российских и лифляндских повременных изданий, снабжая их доброжелательным комментарием без претензии даже на элементарные эстетические запросы. Вот одно из них, подписанное «Мастеровой»:
Пушкин — это пробужденье
Лиры нашей стороны;
Пушкин — это появленье
После зимних дней весны.
Он — зарница золотая
В хороводе русских звезд,
Что, свет тихий проливая,
Утоляет горечь слез.
Его дивные созданья
Сердцу русских всех святы,
В них к добру есть призыванья,
О прекрасном всем мечты.
<...>
Наша гордость, наше счастье —
Он рассеял Руси тьму.
Разогнал у нас ненастье...
Слава вечная ему!
(Рижский вестник, 1899, 1 1 июня).
Творения «народных сочинителей» «Рижский вестник» публикует наряду с юбилейными стихотворениями известных поэтов: K.P., Великого князя, президента Академии наук и председателя Пушкинской комиссии для организации Юбилея, сочинившего юбилейную кантату «Мы многолюдною толпою сошлися здесь на торжество» (муз. А.К.Глазунова), Я.Полонского, К.Случевского, К.Фофанова. Таким образом, юбилейный поэтический жанр на страницах периодического издания более рельефно отразил векторность сближения «официального» и «общественного» в ритуале Пушкинского праздника.
В связи с этим показательны и «локальные» чествования, к примеру, «Пушкинский юбилей в латышском вспомогательном обществе «Ионафан», члены которого состоят почти исключительно из чернорабочих» или же «Приветствие от ссудно-сберегательной кассы»: «Не хлебом единым жив человек. Памятуя этот великий завет, ссудо-сберегательная касса, учрежденная рижской Ремесленной артелью в 1871 г., всегда с искренним чувством радости приветствовала всякий новый шаг в культурном национальном нашем развитии» (Рижский вестник, 1899, 31 мая).
Юбилейный «сюжет» актуален для «Рижского вестника» на протяжении всего 1899 года, особенно его первого полугодия. В обязательную рубрику включались перепечатки из российской прессы о ходе подготовительных мероприятий празднества; особую колонку составляли материалы, касающиеся Прибалтийского края. Пушкинская тема сопутствует и нюансирует официальную хронику, как, например, «Пребывание Его Императорского Высочества великого князя Владимира Александровича в Юрьеве»: «В дополнение к сообщенным уже сведениям о прибытии великого князя в Юрьев, нам пишут еще следующее <...>. В два часа дня Его Императорское высочество посетил университетскую библиотеку в сопровождении блестящей свиты. <...> Высокий гость внимательно осматривал библиотеку и ее драгоценности. Особенное внимание привлекла хранящаяся в библиотеке маска Пушкина» (Рижский вестник, 1899, 3 мая).
В начале мая в газете появляется критическая реплика в адрес Юрьевской городской управы: «В то время, как даже маленькие уездные городки Прибалтийских губерний, вроде Пернова, так или иначе, принимают участие во всероссийском праздновании памяти великого русского поэта, наши Афины на Эмбахе до сих пор не сделали еще каких-нибудь заметных шагов к почтению памяти А.С.Пушкина. Городское управление, по-видимому, этим не интересуется. Между тем, в составе гласных думы есть несколько русских, которым и следовало бы возбудить этот вопрос. Село Михайловское и Юрьев некогда находились в живых сношениях. <...> Наконец, в Юрьеве же хранится маска Пушкина. Все это заставляет ожидать, что юрьевское городское управление не останется безучастным ко дню 26 мая. Зато отдельные учреждения и частные лица предпринимают меры к почтению памяти поэта. <...> Эстонское общество «Ванемуйне» выработало широкую программу празднования, которое состоится 30 мая. Предполагается чтение биографии поэта, чтение отрывков, декламация стихотворений поэта на русском языке и в переводе на эстонский, хоровое пение, музыка на Пушкинские мотивы» (Рижский вестник, 1899, 1 мая). В тон этой заметки приводится ответ на реплику корреспондента из Юрьевского уезда: «Вы указываете, что в журнале «Baltische Jugendschrift» ничего еще нет о Пушкине, между тем как о каком-то Каспаре фон Ольденбо- куме распространяются на многих страницах и возвеличиваются его подвиги по «славной защите» Вейсенштейна. Редактор этого журнала дама, а удам, как и у баронов, есть свои фантазии» (Рижский вестник, 1899, 3 мая).
Противопоставление русского и немецкого влияния сказалось и на обрядовой стороне «общенародности» пушкинского празднества: «Положение местного поэта, пишущего русско-патриотические стихи на немецком языке, должно быть ужасно: ни один цейтунг не напечатает таких стихов. Должно быть, в таком положении очутился некто ALB. K., написавший стихотворение к пушкинскому юбилею, которое ему пришлось, вероятно, за отказом цейтунгов, поместить в тексте газеты, напечатать в объявлениях и, следовательно, не только не получить гонорара, но и еще самому заплатить. И красуется теперь этот «Puschkin-Akrostichon» рядом с объявлениями о «Delicatess Knapp-Kase» и «Feinste Tafel-Butter» в одной из здешних немецких газет. Приводим это стихотворение здесь ввиду доброго намерения автора:
PUSCKIM-AKROSTICHON
Widmung zum 100. Geburtstage
Preis, Ruhm und hre, Russlands Dichter Dir!
Unsterblicher! Un weiltest Du hienieden —
Sahst Du ein Volk, dem's allezeit beschieden
Christlich dem Herrn zu dienen für und für...
Hinaut sie senden Psalmen und Qebet;
Knie'n, flehen fur Dein Seelenheil und Frieden.
Im Herzen schlicht, im Geist' den Herakliden
Nicht nachstehend —, wo Russlands Banner weht.
Alb. K.» (Рижский вестник, 1899. 1 июня)
В «Рижском вестнике» систематически представлялась информация о подготовке и проведении пушкинских дней в городах Пернове, Либаве, Митаве и др. Грандиозность праздничных мероприятий не могла не вызвать в печати сопоставление с событием девятнадцатилетней и десятилетней давности: открытием памятника Пушкину в 1880 г. и не замеченное 90-летие со дня рождения поэта. Регламент Пушкинского празднества в Риге в 1880 г. был изменен вследствие траура по императрице Марии Александровне (ум. 22 мая 1880 г.): назначенный Пушкинский литературно-музыкальный вечер был совершенно отменен, но состоялось торжественное собрание Литературного кружка в зале Александровской гимназии, где с речью об открытии памятника в Москве выступил председатель кружка Е.Чешихин. Московскому городскому голове была послана телеграмма: «Примите от всех русских рижан искреннейшее поздравление по поводу торжественного открытия в первопрестольной Москве памятника гениальному нашему поэту... Просим вас передать задушевный привет от русских рижан нашим старшим братьям-москвичам и всем присутствующим на великом всенародном празднестве». Местное немецкое общество в празднике никакого участия не приняло, но рижские латыши сердечно откликнулись на московское торжество — в Москву было послано поэтическое приветствие, написанное по-русски:
Прими, о славная столица.
Прими младенческий привет
И от латышского народа!
После Пушкинских торжеств «Рижский вестник» резюмировал: «Десятилетие тому назад такое чествование памяти великого русского поэта в градах и весях Прибалтийского края было совершенно немыслимо, и это показывает, какое глубокое и благотворное влияние оказали уже на здешней окраине объединительные реформы. <...> Нынешние Пушкинские празднества в нашем крае, свидетельствуя о росте здесь русской культурной силы, <...> окажут значительное влияние на развитие и укрепление русских чувств и русского миросозерцания в массе местного населения (Рижский вестник, 1899, 29 мая).
Через 25 лет произошли судьбоносные события, внесшие кардинальные гео-политические изменения. В Латвии, как и в других странах Европы, где были достаточно многочисленные центры русской эмиграции, день рождения Пушкина (по новому календарю отмечаемый в июне) становится Днем русской культуры. Особенным показателем русской культурной жизни в Латвии было наличие старожильческого русского населения, сохраняющего традиции и память, передаваемые от поколения к поколению. К 1924 году в Риге выходят полтора десятка периодических изданий на русском языке. Самая влиятельная из русских газет «Сегодня» стала выпускать свой вечерний номер «Сегодня вечером». Усиливалось и противостояние между газетами — шла борьба за читателя, — конкурентоспособные издания увеличивали объем и тираж.
Пушкинской юбилейной дате — 125-летию со дня рождения — был посвящен 129-й номер газеты «Сегодня» от 8 июня со статьями рижан М.Ганфмана и Б.Шалфеева, а также берлинских журналистов Ю.Айхенвальда и А.Яблоновского.
Конкурент «Сегодня», газета «Вечернее время», откликнулась на юбилейную дату любопытным очерком, автор которого скрылся за криптонимом Р. Примечательность этой публикации, на мой взгляд, в следующем: в контексте латвийского пушкинского празднества появляется народная мифология о демократичном Пушкине, близком и понятном деревенскому жителю, который после страдного дня устраивает «вечеринку под березками» с чтением полюбившихся поэтических творений, таких, как «Деревня», «Послание в Сибирь», «Цыганы», «Сказка о золотой рыбке». Селяне Режицкого уезда от природы сознательны и трогательно поэтичны (в воскресный день вместо обычной деревенской гулянки празднуют юбилей поэта); живут творчески созидательной, гармоничной жизнью: школы в деревне Ляды нет, а Пушкина все равно знают, к ним тянутся жители соседних деревень. В этом селе не существует «возрастных барьеров» — на вечеринку под березками собираются и молодежь и старики, среди которых почетной гостьей была приглашена наделенная отменной памятью 105-летняя старушка, видевшая живого Пушкина. Перед нами — одна из составляющих юбилейной эйфории — поиски «genius lokus». «Дух места» в деревне Ляды должен осуществить функцию медиатора — соединить прошлое и настоящее, — соединить так, чтобы прошлое перестало восприниматься как нечто отдельное от дня сегодняшнего. Таким образом, смена «памятных дат» прослеживается скорее не как историческая процессуальность, а как давно знакомый литературный текст в изменчивости или неизменности его восприятия от поколения к поколению. Вместо причинно-следственных связей исторического времени идет свободный диалог с вечно живым прошлым.
«Пушкин в деревне»
Есть и в деревнях уголки, куда проникло слово поэта и где жива о нем память. Вот деревня Ляды Режицкого уезда. Никакой школы там нет, а Пушкина знают. Крестьянская молодежь, вместо обычной деревенской гулянки, в воскресенье 8 июня устроила Пушкинскую вечеринку под березками. Пришли и из других деревень, старики собрались тоже.
Начали чтением биографии поэта, потом девицы и парни выступили со стихотворениями: «Деревня», «Послание в Сибирь», «Циганы», «Сказка о золотой рыбке»...
Почетным гостем вечеринки была приглашена из соседней деревни Аудрино старушка Е.Астратова. Ей 105 лет от роду. В детстве она живала у своей тетки в деревне, по соседству с селом Михайловским, была однажды в усадьбе Пушкина и видела самого писателя, когда ей было лет 12-13.
«Летом, — говорит, — с молодой женою, приехавши в свое имение, устраивал он гулянье в усадьбе, куда набралось и много ребят из деревни. Красивая усадьба в лесу. Людей много... и он на балкон вышел — чернявый, курчавый... глаза жгучие такие. Весь в сером и белая косьшо- чка на шее, а жена-то его — нарядная такая. Потом они деревенским ребятам рассыпали конфекты в бумажках крашенах. Он и говорил с ребятами, спрашивал, сколько лет, как зовут. Смеялся. Ласковый, и нам весело было в усадьбе... Когда говорит, так все лицо его как будто играет, а в глазах искорки светятся»...
Старуха, несмотря на почтенный возраст, сохранилась хорошо. Память, зрение и слух в порядке. Ходит бодро, но с клюкою.
(«Вечернее время», 1924, 12 июня)
