Даугава, 1998,  №4

Любое сообщество так или иначе нуждается в пантеоне, состоящем из некоего набора ценностных ориентиров, показательно представленных в биографиях разного типа героев.
Русская община Латвии до недавнего времени воспринимала себя частью России, СССР и удовлетворяла соответствующие потребности в общероссийском, общесоюзном пантеоне.
В последние годы, в новых исторических обстоятельствах, кажется, ощущается необходимость в формировании пантеона местного как необходимого компонента полноты, целостности и устойчивости национального коллектива, оказавшегося в Латвии в роли меньшинства.
Такого рода пантеон в какой-то степени стал складываться еще во второй половине прошлого века, одновременно с ростом русского населения в Остзейских губерниях, давно освоенных немецкой культурой в ее остзейском изводе. Первыми насельниками местного русского пантеона стали миссионеры, священнослужители. Со времени образования рижского викариатства в 1836 г., Рижской епархии в 1850 г. каждый епископ по кончине обладал правом на благодарную память потомков. Таким образом был заложен фундамент местного пантеона. Назовем в этой связи имена нескольких наиболее известных иерархов: Платон (Городецкий), Арсений (Брянцев). Тогда же сокровищница стала неторопливо пополняться именами деятелей культуры и просвещения (Чеши- хин), государственных мужей (Суворов). И хотя для большей части русского населения Латвии сегодня эти имена ничего не говорят, начало было положено, традиция сформировалась.
В конце XIX века складывание локального пантеона было прервано, хотя в гробнице было еще множество вакантных мест: защитники отечества, предприниматели, литераторы, актеры, ученые и т.д. Задержка, на наш взгляд, была связана со стремлением Александра III к унификации, с тем, что, в частности, называется русификацией Прибалтики. И как следствие этого явления — исчезновение потребности в местном пантеоне; все культурные нужды покрывал общероссийский.
В 20-30-х гг. русская община Латвии вернулась к проблеме восстановления, расширения пантеона. Но непомерно много сил в эти годы отняла политическая борьба, междоусобица. Да и традиция была прервана. На знаменах русских партий и движений не было ни одного имени “прародителя” национального общественного движения в Латвии. Неустойчивые межвоенные десятилетия дали пантеону всего двух-трех героев. Так, именем архиепископа Иоанна Поммера был продолжен ряд священнослужителей; исторические обстоятельства не позволили открыто увековечить имя светлейшего князя А.П.Ливена, активного участника Гражданской войны на северо-западе России. Список “новых поступлений” в пантеон за 20-30 гг. невелик, но для новых условий бытования русской общины показателен: чтобы остаться в ее памяти, вовсе не было нужды в этническом однообразии героев. Формировался тип реликвария, основанный не столько на национальном, сколько на территориальном принципе. Вероятно, такому типу пантеона и суждена жизнь.
Сегодня есть потребность в заполнении лакун, оставленных прежними временами. Дело за фигурами, которые отвечали бы основным требованиям, параметрам пантеона.
Наиболее активно кандидатов в пантеон способна поставить Латгалия, что, очевидно, связано с историей края, с тем, что компактно расселенное здесь русское население должно испытывать смутную потребность в самоидентификации. Но будут ли областные герои приняты в качестве таковых столицей? Например, Мелетий Каллистратов, четырежды депутат довоенного Сейма от Латгалии. Будет ли он признан “предстателем” Ригой, Елгавой, Лиепаей или, скажем, Валкой, тем более, что и в самой Латгалии он не пользуется всеобщим признанием. Не больше ли шансов на вселатвийское признание у Ельпидифора Михайловича Тихоницкого, чья межвоенная деятельность в качестве долголетнего председателя Рижского русского просветительного общества, главы Центрального Союза русских культурно-просветительных обществ Латвии заслуживает всеобщего внимания и уважения. Тихоницкий, правда, вятский уроженец, но препятствие ли это для вхождения в местный пантеон? Тем более, что в Латвии наиболее активные люди часто — люди пришлые; а коренные на каком-то довольно раннем этапе жизни бегут в “широкий мир”, надолго сохраняя в памяти благостные воспоминания детства. И можно без особого лукавства приписывать “беглых” к своему околотку.
Но речь, конечно, должна идти не только о пришлых, не только о “беглых”.
Очевидное имя для пантеона — Иван Никифорович Заволоко, столетний юбилей которого был отмечен в Латвии в прошлом году. Метрик, краевед, фольклорист, собиратель русских древностей, педагог, просветитель, старообрядческий наставник — его имя объединяет стара
телей русской культуры в Латвии, известен Заволоко и за пределами Латвии, что немаловажно для признания его на родине.
Иногда, правда, Заволоко в вину ставят относительно позднее (в тридцать с лишним лет) открытое духовное обращение, не могут забыть ему галстук и трость, с которыми он явился из Праги в 1927 году. Даже собирательство — овеществление традиции — одна из наиболее ярких страниц творчества И.Н.Заволоко — не всегда находит признание: не много ли земной суеты в собирательстве, где граница между собирательством и накопительством? Иван Никифорович не стал воплощением ригоризма, на его лице по возвращении из лагеря и ссылки часто можно было встретить исчезнувшую было после Праги улыбку, он был доброжелателен ко многим, как бы не имевшим права на такое отношение — все это заставляет иных суровых мужей относиться к старцу с некоторым предубеждением. Есть и другие претензии к И.Н.Заволоко: и фундаментального писанного наследия, мол, не оставил, а в многочисленных статьях слога нет, и экспедиции его с кружковцами в поисках старины “не были ученые группы, это были скорее фанатики старого быта и религиозного упрямства” (1).
И все же в связи с недавним столетием И.Н.Заволоко становится очевидно — достоин! И не только за свои радения на поприще русской культуры и веры, но и за дар жить, за талант дарить и благодарить.
Юбилейные торжества, статьи и воспоминания о нем этих и тех дней
—    основа будущих биографий И.Н.Заволоко (2).
Сам И.Н.Заволоко, судя по рассказам его собеседников, повествуя о своем пути, останавливался на наиболее существенных для него эпизодах биографии, опуская второстепенное. Так, например, только недавно было выявлено, что после Рижского Гребенщиковского училища, созданного для обучения и воспитания детей старообрядцев, И.Н.Заволоко окончил в 1917 г. реальное училище (3). И.Заволоко поступил в Рижское реальное училище Петра I в 1908 г., окончил его в Таганроге, куда училище было эвакуировано в годы войны3а. Возможно, и для самого Заволоко, но, вероятнее, для его биографов, реальное училище лежало в стороне от духовной биографии, от столбовой дороги борца и страдальца за веру и потому имело право выпасть; хотя именно реальное учили ще, а не Гребенщиковское дало ему возможность поступить 1! Петров ско-Разумовскую академию ( с конца прошлого века: Московский сель скохозяйственный институт), где И.Н.Заволоко, по его, сломам, про учился около полугода в разгар Февральской начале Октябрьской ре волюций. Академия была основана Московским обществом се ни-кого хозяйства, но доверие биографов к преданию, которое в некоторой степени было “завизировано” самим героем, безотчетное стремление подчинить путь И.Н.Заволоко несколько упрощенному канону жития, привело, в частности, и к превращению Петровско-Разумовской академии в заведение, основанное якобы старообрядческими меценатами й целях образования юношества в благоприятной их вере среде, и к появлению старцев Гребенщиковской общины, напутствующих отрока перед дальней дорогой.
В 1940 г. И.Н.Заволоко был арестован органами НКВД ЛССР. Материалы следственного дела И.Н.Заволоко предлагают нам другой тип биографии, светской, общественной. Эти материалы как будто сопротивляются понятному, стихийному превращению биографии И.Н.Заволоко в житие. В действительности, светская биография И.Н.Заволоко вовсе не противоречит духовной; они существуют независимо друг от друга, лишь иногда пересекаясь в каких-то точках, подчиняя то или иное событие параллельной биографии контексту, жанровым особенностям предпочтенного типа жизнеописания.
По преданию, И.Н.Заволоко был арестован в праздник, по навету одного из членов возглавлявшейся им общины. Эта евангельская аллюзия не находит поддержки в материалах следствия.
И.Н.Заволоко был арестован в будничный день 9 октября 1940 года, вскоре после того, как 31 июля того же года оставил десятилетнюю преподавательскую работу в рижских русских школах и принял обязанности наставника старообрядческой Резекненской кладбищенской общины. В постановлении на арест отмечено, что основанием для возбуждения дела послужили показания одного из подследственных и материалы политической полиции Латвии.
Первые допросы были сняты там же, в Резекне, следователем районного отделения НКВД Кривошеевым. Спустя неделю, 15 или 16 октября, И.Н.Заволоко был этапирован в Ригу. Здесь следствие вел мл. лейтенант госбезопасности С.П.Шапошников. Позднее И.Н.Заволоко довольно высоко оценивал знакомство рижских следователей 1940-1941 гг. с историей русской эмиграции. Об этом отчасти говорят и протоколы допросов И.Н.Заволоко, числом около десяти. Недозволенные методы ведения следствия, за исключением долгих ночных допросов, к И.Н.Заволоко, кажется, не применялись. Следствие продолжалось два с половиной месяца. Обвинительное заключение подписано 30 декабря 1940 г. Еще более двух месяцев И.Н.Заволоко ожидал постановления Особого совещания, которое было вынесено 10 февраля 1941 г.
Из работ, посвященных И.Н.Заволоко, может сложиться впечатление, что в отношении его было заведено индивидуальное дело — наедине с неправедной властью. В действительности же одновременно с ним привлекались:
Георгий Михайлович Арцимович, 1904 г.р., помощник начальника станции Крустпилс, ранее — репортер газеты “Слово”. Скончался 29 авг. 1942 г. в Печерлаге.
Владимир Парфенович Масленников, 1893 г.р., чернорабочий одной из рижских конфетных фабрик; ранее — подпоручик армии Юденича, в союзе ветеранов-ливенцев — адъютант кн. А.П.Ливена. Арестован 15 октября 1940 г., умер 7 июня 1942 г. в Печерлаге.
Николай Владимирович Теславский — 1902 г.р., фармацевт одной из рижских аптек; в 1918 г. недолго служил в ученическом батальоне армии Юденича, во второй половине 1920-х репортер в “Слове”. Арестован 31 октября 1940 г., реабилитирован в 1960 г., скончался в 1970 г.
Из этой группы наибольшее внимание следствие уделило Г.М. Арцимовичу, представителю известной в России фамилии, его дед принимал активное участие в реформе 1861 г., отец был губернатором ряда губерний, в том числе Витебской, сенатором.
Дело вел Дорожно-транспортный отдел НКВД Латвийской железной дороги. В ведении этой структурной единицы НКВД И.Н.Заволоко оказался по той причине, что Г.М. Арцимович, арестованный в группе первым (19 сент.), служил по железной дороге.
Исходя из представлений о предопределенности пути И.Н.Заволоко, естественно предположить, что основанием для ареста и приговора послу жила его деятельность в Гребенщиковской старообрядческой общине, его служение наставником Кладбищенской моленной, его сотрудничество в антисоветской печати довоенной Латвии: “Голос народа”, “Маяк”, “Наш голос” “Новый голос”, “Рижский курьер”, “Слово”, “Сегодня”, Русский вестник”, “Русский голос”... В ряде публикаций приводится дажеъцита- та из некоего приговора, свидетельствующая в пользу этой версии (4). Однако, ни состав сообвиняемых, ни материалы следствия, ни реальный приговор не подтверждают правомерности убеждения.
Конечно, религиозная и публицистическая деятельность И.Н.Заволоко могла послужить основанием для преследования. Не случайно при аресте у Ивана Никифоровича была изъята часть книг религиозного содержания. Но, насколько нам известно, в 1940-1941 гг. православное духовенство, старообрядческие наставники не подвергались широким преследованиям. Необходимо отметить, что многие священнослужители находились в проскрипционных списках, однако до июня 1941 их не арестовывали, не ссылали, не расстреливали в массовом порядке за религиозную деятельность. Можно предположить, почему их до поры до времени “берегли”. Во-первых, НКВД, вероятно, собиралось сыграть на первых всплесках русского патриотизма местных священнослужителей для укрепления советской власти в инкорпорированной Латвии; во-вторых, не знаем как в старообрядчестве, но в православную церковь Латвии на самых различных ее уровнях были широко внедрены агенты НКВД, и деятельность церкви находилась под постоянным контролем “органов”; в- третьих, арест священнослужителей ослабил бы позиции назначенного в Прибалтику экзархом (март 1941 г.) митрополита Сергия (Воскресенского), находившегося в специфических отношениях с НКВД. Так, Д.Волкогонов в своей известной книге о В.Ленине приводит письмо наркома госбезопасности СССР В.Меркулова Сталину: “Для управления епархиями Прибалтийских республик решением Московской патриархии назначить в качестве экзарха (уполномоченного) архиепископа Воскресенского Дмитрия Николаевича (агент НКГБ СССР) <...>.”
Повторюсь: если бы перед следователями была поставлена задача “обезвредить деятельность контрреволюционных служителей культа”, эта задача была бы выполнена. Но, судя по практическим результатам, такая цель перед НКВД ЛССР не ставилась, во всяком случае, на начальном этапе санации новых территорий, которые надлежало уравнять со “старыми” республиками. Прежде всего следовало принять меры в отношении очевидных противников новой власти. Таковыми в местной русской среде числились участники разного рода военных, эсеровских, Монархических, прочих союзов и обществ, б. члены “буржуазных и мелкобуржуазных” партий дореволюционной России и т.п. Пострадали, в первую очередь, участиики Белого движения, члены обще эмигрантских союзов, Русского общевоинского союза, “Братства русской правды”, активисты Трудовой крестьянской партии, Народно-трудового союза, сокольцы, члены русских студенческих корпораций, представители печати.
Отметим, что в Латвии, хоть и скромно в числовом отношении, но были представлены и евразийцы, и младороссы, и энтээсовцы, и ровсовцы, и тэкаписты, и бээрписты, и кирилловцы, и николаевцы... Причем, чтобы быть арестованным, вовсе не обязательно быть реальным участником движения, достаточно оказаться в категории сочувствующих, примыкавших, имевших связь и т.д.
В этом направлении и строилось обвинение по делу Арцимовича, Заволоко, Масленникова и Теславского. Подследственным инкриминировалась преступная связь с местными союзами и филиалами обще эмигрантских организаций.
И.Н.Заволоко, в частности, обвинялся в следующем:
1.    Состоял в Союзе русских студентов, образованном в 1921 г. на основе молодежного кружка при Национально-демократическом союзе русских граждан Латвии. Студенческий союз включал секцию студентов эмигрантов. Обвинение полагало секцию коллективным членом Русского общевоинского союза (РОВС), созданного ген. Врангелем в 1923 г., когда И.Н.Заволоко уже два года жил в Праге.
Действительно, И.Н.Заволоко не только состоял в студенческом союзе, не только был одним из его основателей, но и — председателем. Более того, не будучи латвийским гражданином, Заволоко фактически входил в секцию студентов-эмигрантов, представленную, в основном, б. военнослужащими армии Юденича.
2.    Находясь в Праге, примыкал к Галлиполийскому землячеству. Речь шла о том, что И.Н.Заволоко посещал лекции, устраиваемые галлиполийцами, т.е. союзом, в который объединились б. добровольцы армии Врангеля, эвакуированные в 1920 г. из Крыма в Турцию, в т.ч. на полуостров Галлиполи.
Среди пражских студентов галлиполийцы на первых порах составляли большинство. Случалось, что публичные лекции, которые посещал И.Н.Заволоко, устраивались и по их инициативе. В 1924 г. галлиполийцы вошли в РОВС.
Заметим, что связь И.Н.Заволоко с галлиполийцами не ограничивалась совместным посещением публичных лекций. В Праге существовал Союз русских студентов, представлявший в основном студенчество правого толка, в том числе и большую часть галлиполийцев. В этом союзе И.Н.Заволоко ведал культурно-просветительным отделом (5), что ему уда
лось скрыть от следствия. Но мы понимаем, что, вернувшись в 1927 г. в Ригу, приступая здесь к культурной и общественной деятельности, организуя Кружок ревнителей русской старины, сокольское движение, участвуя в “Днях русской культуры”, И.Н.Заволоко уже обладав широким опытом аналогичной культурно-просветительной работы в Праге, в том числе и среди галлиполийцев.
3.    Примыкал к монархическому движению, в частности, к пражскому отделению “Высшего монархического совета”. Этот пункт обвинения был основан на факте отправки обвиняемым монархического журнала “Двуглавый орел” из Праги в Резекне.
Следственное дело не раскрывает происхождения сведений относительно журнала. Вероятный источник — материалы на Заволоко, отложившиеся в делах Латвийской политической полиции. Еще одно свидетельство его причастности к монархическому движению — обыск на квартире И.Н.Заволоко в 1932 г., устроенный латвийской политической полицией в рамках инспирированной ОГПУ кампании по борьбе с монархистами, среди которых были лица, с кем некогда был связан Заволоко (например, Р.Зиле, В.Столыгво, Л.Нольде ).
4.    В 1927-1929 гг. примыкал к организации “Русский отряд”, возглавляемой Л.Зуровым и Р.Зиле. На квартире Л.Зурова, в присутствии 6-7 лиц, получил от Л. Зурова предложение: за 50 ООО рублей перейти с террористической целью в СССР.
На первый взгляд, при нашем представлении о Заволоко, абсурдность этого обвинения очевидна. Тем не менее, предложение было действительно сделано.
С Л.Зуровым, участником гражданской войны, студентом-пражанином, деятелем монархического движения в Латвии, литератором, позднее — секретарем И.А.Бунина, Заволоко был знаком еще с начала 20-х гг. На допросе 11 октября Заволоко указал год, когда Зуров попытался вовлечь его в террористическую группу — 1927-й (ср. допрос от 19 ноября 1928 г.). Из протокола допроса от 11 октября можно понять, что среди присутствовавших на квартире Л.Зурова находился студент Адеркас, тот самый А.Адеркас, который вскоре в составе группы террористов оказался в СССР, где был арестован и расстрелян по обвинению в бомбометании 7 июня 1927 г. во время заседания партийного клуба в Ленинграде. Возможно, именно в эту террористическую группу Заволоко рекрутировался Зуровым. А.Адеркас, впрочем, был в Риге, кажется, связан и с другими сомнительными движениями (боевая группа б.члена Государственной Думы Б.А.Энгельгардта? Группа братьев Фехнеров?).
5.    Около 1929 г., пользуясь своими давними пражскими связями с Н.А.Цуриковым, сотрудничавшим в журнале “Борьба за Россию”, вокруг которого объединялась неформальная группа разного рода противников советской власти, И.Н.Заволоко намеревался отстранить от руководства латвийским отделением “Борьбы за Россию” известного общественного деятеля С.Евгеньева и занять его место.
С Н.А..Цуриковым, студентом Русского юридического факультета (РЮФ) в Праге, галлиполийцем, сторонником “активизма” — динамичной борьбы с большевиками, И.Н.Заволоко был близок по работе в Педагогическом бюро (Прага), занимавшемся делами русской средней и низшей школы в эмиграции. Цуриков был много лет секретарем Бюро, а И.Н.Заволоко ведал там архивным отделом.
Интригу против С.Евгеньева предлагал Заволоко тот же Зуров. Скорее всего, это было вскоре по возвращении И.Н.Заволоко в Латвию, в 1927    г., когда, благодаря протекции Зурова, Заволоко был принят в газету “Слово” выпускающим и техническим секретарем. Здесь, в “Слове”, в конце 1925 — начале 1926 гг. секретарем служил известный в цве- таеведении К.Б. Родзевич (печатался в “Слове” под криптонимом “K.P.”?) — до Риги староста Русского юридического факультета в Праге. Если судить по показаниям Г.М.Арцимовича, Родзевич пропагандировал в Риге программу захвата монархистами всевозможных союзов и обществ, и предложение Зуровым было сделано Заволоко, вероятно, в развитие этой программы, активно осуществлявшейся в Риге, как и по всей эмиграции, в 1927 г., к десятилетию Октябрьской революции.
Не исключено, что настойчивые и безрезультатные попытки Зурова привлечь Заволоко к актовой работе на антибольшевистском и внутри- эмигрантском фронтах отчасти подвигли Заволоко на форсированное основание Кружка ревнителей древнерусской культуры летом 1927 г. и бурной работы в нем. Организовав свое общество с многочисленными функциями, издание при нем “Русской Старины”, староста кружка, редактор журнала в ответ на какое-либо очередное предложение Зурова, вполне мог сослаться на свою чрезмерную занятость. Л.Зуров, покинувший Латвию в 1929 г., единственное лицо, о котором И.Н.Заволоко на следствии отзывался достаточно нелицеприятно; а позднее, в 60-х, с явной иронией.
6.    Активно содействовал организации латвийского филиала молодежной всеэмигрантской организации “Сокол”. ,
Об участии И.Н.Заволоко в создании рижского “Сокола” в 1930 г. достаточно известно. Некоторое время он состоял в правлении “Сокола”, занимал там должность воспитателя.
7.    Получал газеты и журналы, изданные в эмиграции. Из Парижа —
“Россия и славянство”, “Вестник РХСД”, из Праги — “Крестьянская Россия”, из Польши — газету “Слово” и журнал “Воскресное чтение”, из Бельгии — журнал “Ирлинкоп” на французском языке, из Америки — “Канадское эхо” и несколько журналов на английском языке, из* Белграда — газету “Старое время”. Некоторые журналы и газеты получал в нескольких экземплярах, т.е. для распространения. Все эти названия, среди которых большинство — национально-религиозной тематики, насколько можно судить по протоколу допроса и другим материалам, не были навязаны Заволоко следователем, во всяком случае, не все были навязаны.
8.    Предоставлял свою квартиру эмиссарам зарубежных партий и бежавшим из СССР. Как было отказать приехавшим из Праги, бежавшим из СССР в ночлеге!
9.    Подозревался в связях с латвийской политической полицией, в связи с чем был допрошен сотрудник охранки и некогда агент НКВД
В.А.Корти, заявивший, что у него нет никаких оснований подозревать И.Н.Заволоко в связях с его ведомством.
10.    Наконец, приведем еще один пункт, который в некоторой степени связан с религиозной деятельностью Заволоко: под прикрытием старообрядчества устанавливал связи с антисоветскими элементами.
Мы перечислили основные обвинения, прозвучавшие в ходе следствия. Не все они были вынесены в обвинительное заключение, гласившее в описательной части:
“ЗАВОЛОКО И.Н. на протяжении ряда лет, проживая в Латвии и Чехословакии, примыкал к различным монархическим и контрреволюционным белогвардейским организациям, как-то: в 1920-21 гг. состоял в белоэмигрантской организации “Русских студентов-эмигрантов” — отделения РОВС'а в г. Риге. В 1921-27 гг. в Праге примыкал к монархической организации отделения “Высшего Монархического Совета”, во главе которого стоял генерал СКОПАН, белогвардейской организации ‘Толипалис” и с 1927 по 1929 примыкал к белоэмигрантской организации “Русский Отряд” и принимал деятельное участие в организации молодежной контрреволюционной организации “Сокол”.
Примыкая к указанным контрреволюционным организациям, Заволоко проводил активную борьбу против Соввласти, а именно: распространял контрреволюционную литературу — монархический журнал “Двуглавый орел”, предоставлял свою квартиру участникам контрреволюционной организации для антисоветской деятельности, так, Заволоко в 1928 г. предоставил убежище бежавшему из СССР Зязину Ивану Александровичу, /л.д. 55,108-1 10,116-120,127-129/
Кроме того, ЗАВОЛОКО, являясь убежденным старообрядцем, в 1927
году в Риге организовал кружок старообрядцев “Ревнители русской старины” — возглавляя его до образования Сов. власти в Латвии, под видом проведения религиозной работы среди старообрядцев ЗАВОЛОКО в период 1927-39 гг. систематически выезжал в разные государства, как-то: в Чехословакию, в Прикарпатский край, Эстонию, Печерский край, Западную Пруссию и т.д., имея связь с участниками контрреволюционных организаций, например, в 1934 г. в Праге встречался с активным деятелем белогвардейской организации “Голлиполис” Цуриковым и систематически получал разные контрреволюционные листовки и литературу из многих городов, как-то: Парижа, Праги, Берлина и т.д. /л.д. 133-134, 1 16-120, 138-140/”
В резолютивной части И.Н.Заволоко обвинялся в том, “что на протяжении ряда лет, проживая в Латвии и Чехословакии, примыкал к разным монархическим и белоэмигрантским организациям, проводил активную борьбу против Соввласти, распространял контрреволюционную литературу — монархический журнал “Двуглавый орел”, предоставлял свою квартиру участникам белоэмигрантских контрреволюционных организаций для антисоветской деятельности, т.е в преступлениях, предусмотренных ст. 58 пп.4 и 11 УК РСФСР”.
Как и все его товарищи, И.Н.Заволоко был приговорен к 8 годам ИТЛ по статье 58.6, т.е. за шпионаж, на протяжении следствия, в нашем понимании, абсолютно не разрабатывавшийся.
Все пункты обвинения, предъявленные И.Н.Заволоко, имели под собой реальную основу. Другое дело, как интерпретировалась реальность.
Но не слишком ли мы доверяем следствию 1940 г.? Существует возможность проверки. В апреле 1956 г. И.Н.Заволоко был окончательно освобожден, мог возвращаться домой. В том же году он подал в прокуратуру две жалобы (одну из них, находясь в Москве), требуя снятия судимости. В 1958 г. И.Н.Заволоко вернулся в Латвию и вскоре, в связи с этими его заявлениями, был опрошен в Риге следователем. За исключением пункта 3 (распространение журнала “Двуглавый орел”), всю остальную фактографическую часть Заволоко подтвердил, конечно же, по- своему интерпретировав события и пояснив, что с формулировками 1940 г. он вынужден был согласиться под давлением следователей, в ночных допросах, в надежде оправдаться перед обещанным ему судом.
Во время попытки реабилитации вскрылась еще одна “вина” Заволоко, упущенная в 1940 г. Выяснилось, что в 1927 г. он являлся членом правления “националистической организации “Русское национальное объединение” (6).
И только на этом основании, не рассмотрев всех обстоятельств обвинения 1940 г., ему в 1960 г. было отказано в снятии судимости.
В биографических очерках, посвященных И.Н.Заволоко, многие эпизоды его жизни и деятельности, отраженные в следственном деле №26 и некоторых других материалах, не представлены. Публикуемые ниже документы могут стимулировать изучение биографии И.Н.Заволоко, позволят расширить наши представления о трудах и днях активного общественного деятеля и подвижника русской культуры, могут проявить некоторые особенности биографии и автобиографии как литературного жанра.
Вспомним в этой связи столь важную для И.Н.Заволоко фигуру протопопа Аввакума. Говорят, что в одном из писем И.Н.Заволоко заметил о себе: “Я протопоп Аввакум в миниатюре”. Согласимся, даже не зная контекста письма, но представляя в основе своей путь И.Н.Заволоко и его собственное видение этого пути.
Публикуемые документы хранятся в следственном деле по обвинению Арцимовича Г.М., Заволоко И.Н., Масленникова В.П., Теславско- го Н.В. (Латвийский государственный архив. Фонд КГБ ЛССР. Ед.хр. 29818). Документы публикуются по современной орфографии с сохранением некоторых особенностей авторского написания.
Благодарим за помощь в работе Т.Д.Фейгмане и К.С.Белоглазова, любезно предоставившего для публикации материалы своего фотоархива.
от 16 октября 1940 г.
Я происхожу из старообрядческой семьи (7). По окончании реального училища Петра I (в 1917) в связи с военными обстоятельствами вынужден был прервать свои учебные занятия (8) и проживал в г. Москве до 1919 года, когда вернулся в Ригу. До того никакой общественной деятельностью не занимался.
В 1919 году при Нац.-Демокр. Союзе (9) [я] основал кружок молодежи, который имел аполитичную окраску деятельности (10). В конце 1919 г. кружок преобразовался в общество русских студентов, во главе о-ва стал я, а тов. председ. Сергей Козубов. Когда стали прибывать новые члены о-ва (б. участники сев.-зап. армии), общество стало приобретать политическую окраску. При обществе студентов была организована особая секция студентов-эмигрантов (11). Руководящее направление деятельности этой секции придавали: Зуров Леонид Федорович и Енш Арнольд (12), б. участники сев.-зап. армии.
Т.к. я не состоял латв. гражданином (13) , то мне приходилось бывать на заседаниях этой секции. Л.Ф.Зуров тогда же познакомил меня с группой военнослужащих: Зейберлих (б. владелец кн. магазина Кюммеля), кн. Ливен, какой-то еще генерал с нерусской фамилией (не то Миллер, не то Шиллер) (14) руководили этой организацией военнослужащих.
Раза два я был на заседаниях этой организации (происходили в по- мещ. Русск. клуба). Л.Ф.Зуров усиленно вербовал новых членов в организацию, но я лично воздерживался от непосредственного участия в деятельности этой организации.
В 1920 г., в связи с тем, что в Праге стали принимать русских студентов на иждивение (15), я поступил на естеств. отделение Карлова университета, а позже перевелся на юридический факультет (16). В Праге, кроме чисто академической деятельности, я посещал различные собрания (евразийцев, галлиполийское землячество, заседания на квартире некоего консула Рафальского) (17), но от активного вступления в ряды этих организаций воздерживался и никакой активности не принимал и членских взносов не уплачивал. По окончании Пражского университета в 1927 г. я вернулся в Ригу, где уже находился Л.Ф.Зуров (с 1925 года), и поступил на службу в ред. “Слово” (18). За годы пребывания в Праге я присмотрелся к деятельности эмигрантских организаций и потому никаких больше связей с русскими военными организациями, даже в форме личного знакомства, не поддерживал и о дальнейшей деятельности ничего не знаю. В особенности на меня повлияла деятельность Л.Зурова, который продолжал работать с присущим ему цинизмом. Я слышал о разных попытках перебрасывать группы диверсантов на территорию СССР, и мне лично сделано было подобное предложение. На этом я с Зуровым прекратил всякие беседы на эти темы и всецело посвятил себя культур- но-просвет. деятельности.
В 1928 году или 1929 г. (19) мною совместно с Михаилом Дмитриевичем Кривошапкиным и д-ром [A.A.] Курочкиным и Лишиным Николаем Николаевичем было устроено инициативное собрание по организации “Сокола”. Во главе организации стал Пинус Илья, а я некоторое время был воспитателем о-ва. В связи с внутренними трениями в о-ве я в 1929 или 30 г. выступил из этого общества. Во главе общества, кроме вышеуказанных лиц, были еще Шепахин [В.В.Шетохин?] и преподаватель гимнастики б. правит, гимназии (фамилии не помню). С тех пор я в “Соколе” почти не бывал, если не считать моих 3 докладов (“Кризис материализма”, “Волевое воспитание” и о “Подкарпатской Руси”.
В Риге я состоял рядовым членом следующих организаций: национальный Союз (как представитель старообр. о-ва), Певческое о-во “Баян”, русское культурно-просвет. о-во. И почетным членом Академического о-ва (20), но роль моя ограничивалась только присутствием на открытых докладах (и то очень редко).
За последние 5-7 лет я почти с ними связь порвал и платил членские взносы только по старой привычке.
Все свои силы отдал работе для старообрядчества и преимущественно среди прихожан Гребенщиковского храма на вечерах кружка ревнителей старины, где присутствовали приезжие лектора: И.А.Ильин, поэт Бунин, которые выступали с докладами в Риге и интересовались старообрядчеством.
18 ноября 1940 года    гор. Рига
Допрос начат в 21 ч. 20 мин.
Вопрос: Каким репрессиям вы подвергались и за что?
Ответ: Примерно в марте мес. 1919 года, во время оккупации Латвии немцами, я был арестован немецким жандармским управлением по подозрению в принадлежности к коммунистической партии и нарушении изданного ими закона, т.е. не стал на учет как бывший советский служащий. Содержался под стражей в жандармском управлении г. Риги, Усть-Двинская ул., где дважды допрашивался русским офицером по вопросам: почему я не стал на учет как был советский служащий, состоял ли в коммунистической партии и имел ли намерение уехать в Москву? После тщательного допроса я был освобожден под поручительство ПАРФЕНОВА Федора, проживающего в настоящее время: гор. Рига, Мето- диес ул., дом № 4, и АРЕСТОВА Панкратия, проживающего: гор. Рига, точного адреса не знаю (21).
Вопрос: Какие вы давали немецкому жандармскому управлению письменные обязательства?
Ответ: При освобождении меня из-под стражи я немецкому жандармскому управлению дал подписку о том, что обязуюсь в назначенные сроки, примерно, каждую неделю, являться в жандармское управление для регистрации, но на регистрацию я не ходил, т.к. немцы в скором времени после моего освобождения из-под стражи эвакуировались из Латвии. Других обязательств немецкому жандармскому управлению я не давал, и они ко мне никаких требований не предъявляли.
Вопрос: Когда, каким репрессиям подвергались?
Ответ: Примерно в 1933 году, летом, Латвийская политическая полиция арестовала группу активных деятелей белогвардейской организации “Русского общевоинского союза”, как-то: ЗИЛЛЕ Рамон [Роман] Мартынович, СТОЛЫГВО, ГЕТМАН-ЭКМАН и другие, фамилии которых не помню. По этому же делу, в мое отсутствие, у меня на квартире политическая полиция Произвела обыск и изъяла переписку и имевшиеся адреса. Узнав, что у меня произведен на квартире обыск, я на следующий день утром явился в политическое управление полиции, где был подвергнут допросу о причастности моей к белогвардейской организации и что мне известно о их деятельности. На допросе я показал, что белогвардейские организации я не посещал с 1929 года и в данное время никакого отношения к ним не имею. После допроса я в тот же день был освобожден. Другим репрессиям не подвергался.
Вопрос: Какие обязательства вы дали политической полиции после данного допроса вас?
Ответ: В 1933 году после допроса меня по вышеуказанным вопросам о белогвардейских организациях я никакие обязательства ни письменно, ни устно политической полиции не давал и никто из политической полиции никаких требований ко мне не предъявлял.
Вопрос: Известно, что вы оказывали содействие в работе латвийской политической полиции. Подтверждаете ли вы это?
Ответ: Примерно осенью в 1938 году мне в 5-ю Рижскую школу, где я был преподавателем закона божьего, по телефону позвонил сотрудник главного управления политической полиции КОРТИ и предложил мне явиться к нему в назначенный час. Когда я пришел к сотруднику политической полиции КОРТИ, он стал меня расспрашивать, что мне известно о приехавшем в Ригу члене польского Сейма ПИМЕНОА [Пименове] Борисе, какие задачи он ставит в организации в Риге международной конференции старообрядцев, а также расспрашивал о деятельности быв. организации “христианское студенческое движение”, которое было закрыто правительством, и продолжают ли быв. ея члены нелегально работать. Все известное мне по данным вопросам я рассказал упомянутому сотруднику политической полиции, и после этого он сказал мне, что если по вопросу указанной конференции ему потребуются еще какие- либо данные, он меня вызовет.
КОРТИ и другие сотрудники политической полиции никогда никаких поручений мне не давали.
Протокол прочитан лично, записано с моих слов правильно, в чем и расписываюсь.    /подпись/ Заволоко Иван Никифорович
Допрос прерван в 0 ч. 45 мин. 19.XI. 40 г.
1940 года. Ноября мес., 19 дня, гор. Рига
Допрос начат в 11 час.
Вопрос: Проживая в Латвии и Чехословакии, в каких монархических белогвардейских организациях вы состояли?
Ответ: Проживая в гор. Рига, я с 1920 по 1921 (22) год состоял в белоэмигрантской организации “русских студентов-эмигрантов”, которое примыкало к белогвардейской организации “русско-общевоинский союз”. В 1921 году я выехал в Чехословакию, где поступил в университет [на] юридический факультет. Проживая в общежитии совместно со сту- дентами-белогвардейцами, я, имея с ними личную связь, как-то: Зуро- вым, Всальевым (23), Псардель Борисом, Панкратовым Петром и другими,
—    я посещал разные белогвардейские организации, а именно: чисто-военную белогвардейскую организацию “Голипалис”, возглавляемую генералом Кутеповым, которая ставила своей задачей продолжение борьбы с советской властью вооруженной силой. Членом данной организации я не был, т.к. туда принимали только белогвардейцев, которые непосредственно участвовали в борьбе с Соввластью, а я лишь посещал разные лекции и доклады указанной белогвардейской организации, так что подробности контрреволюционной деятельности этой организации мне неизвестны. Связь имел я с белогвардейской организацией “Голипалис” примерно с 1921 по 1923 год.
В это же время в городе Праге я примыкал к монархической организации “Высшего монархического совета”, во главе которой стоял генерал Скопан, возглавлял же данное монархическое отделение в Праге Панкратов Петр. Эта монархическая организация ставила своей задачей пропаганду монархических идей среди эмигрантов и в Берлине издавала журнал “Двуглавый орел”, который распространялся среди эмигрантов. Конечной задачей указанная монархическая организация ставила восстановление монархии в быв. России, но каким путем это предполагалось осуществить, мне неизвестно, т.к. я примыкал к этой организации в начале ей» зарождения с 1921 до 1923 года, когда она только организовала белоэмигрантов и проводила пропаганду среди них монархических идей, но конкретных форм борьбы с соввластью не выставляла.
К другим белоэмигрантским и монархическим организациям в Чехословакии я не примыкал.
Вопрос: В чем заключалась лично ваша деятельность в указанных организациях?
Ответ: В белогвардейской части военной организации “Голипалис” я никакого участия в ея деятельности не принимал, а только посещал разные лекции и доклады. В монархической организации “Высший монархический совет” я также активной деятельности не проводил, за исключением посылки мной однажды нескольких экземпляров монархического журнала “Двуглавый орел” в Режицу гр-ну Синицыну Михаилу Денисовичу и своим родным, проживающим в гор. Риге.
Вопрос: Продолжайте свои показания по вопросу вашего примыкания к белогвардейским организациям.
Ответ: В 1927 году, когда я возвратился из Чехословакии в Латвию, гор. Ригу, встретился с хорошо знакомым белогвардейцем Зуровым, по рекомендации которого устроился на работу в редакцию монархической газеты “Слово” в качестве секретаря и выпускающего газету.
С этого времени, общаясь и имея личную связь с белогвардейцами Зиле, Зуровым, Дьяконовым, Гетман-Экман, Микулиным, Столыгво, Нольде и другими, которые состояли в белогвардейской организации, название которой не знаю, которая проводила активную борьбу против Соввласти, т.е. на территорию Советского Союза этой организацией засылались лица для совершения террористических диверсионных актов и сбора шпионских сведений. Вначале я примыкал к этой белогвардейской организации, т.е. посещал нелегальные собрания на квартире руководителя Зиле, который зачитывал нам разные директивы, полученные им от руководства из Белграда, содержание которых не помню, и проводил разные к-р антисоветские беседы, содержание которых за давностью времени не помню. На сборищах белогвардейской организации, возглавляемой Зиле, на которых я присутствовал, не ставился вопрос о переброске на территорию СССР террористов, диверсантов и шпионов, но в 1928 году один из руководителей данной белогвардейской организации Зуров пригласил меня к себе на квартиру, где в это время присутствовала группа лиц, 5-6 человек, которых я совершенно не знал, и предложил мне непосредственно принять участие по борьбе с соввла- стью, пойти с группой лиц в СССР с контрреволюционными целями, обещая за это вознаграждение в сумме 50 ООО рублей. Я категорически отказался и с этого времени перестал посещать сборища указанной белогвардейской организации, т.к. я лично не имел намерения проводить активную борьбу с Соввластью. Ни к каким другим белогвардейским и
монархическим организациям в последующие годы я не примыкал и никакого участия в них не принимал.
Вопрос: Известно, что вы состояли в белогвардейских организациях “Борьба за Россию” и “Братство русской правды”. Подтверждаете ли вы этЪ?
Ответ: К другим белогвардейским и монархическим организациям, кроме мною выше указанных, я не примыкал. Возможно, белогвардейская организация, руководимая Зиле в г. Риге, к которой я примыкал в период 1927-28 гг., называлась “Борьба за Россию” или “Братство русской правды”, но утвердительно сказать не могу, не знаю.
Допрос прерван в 16'ч. 30 мин.
Собственноручное показание КОРТИ Владимира — 24. XII. 1940 года
На вопрос о том, что мне известно о Заволоко Иване Никифоровиче, сообщаю следующее: Заволоко, учитель Рижской Старообрядческой основной школы, пользовался в Латвийских полицейских кругах репутацией сторонника Ульманисовского режима. Заволоко проживал некоторое время в Праге, окончил курс “Русского Юридического Факультета”. По возвращении из Праги в Ригу на постоянное место жительства Заволоко занял выдающееся положение в местной старообрядческой общественности и вошел в правления местных старообрядческих организаций. Особенно интенсивную деятельность развил он в “Обществе (кружке) ревнителей русской старины”; кружок организовал также ряд лекций Заволоко в Латвийской провинции.
В 1938 или 1939 году заведующий Агентурным отделом охранки Штиглиц поручил мне выяснить некоторые подробности относительно “Кружка ревнителей русской старины”, причем предложил мне вызвать в Управление Заволоко или кого-либо другого из числа членов правления кружка. Мною был вызван Заволоко (по телефону). Беседа с ним продолжалась свыше получаса, за каковое время Заволоко дал нужную информацию о кружке. Никаких разговоров с Заволоко о сотрудничестве его с охранкой у меня не было. Точно также у меня нет данных, позволяющих подозревать сотрудничество Заволоко со Штиглицем или кем-либо иным из охранки. Заволоко часто ездил за границу, в том числе в Прикарпатскую Русь, о положении в каковой прочитал позже в Латвии ряд лекций. В Латвийских старообрядческих кругах Заволоко считался человеком правого крыла, буквоедом и консерватором; он вел компанию против более либерально настроенной старообрядческой оппозиции. Думаю поэтому, что более подробные данные о Заволоко может дать деятель оппозиции старообрядец Портнов (учитель). В дни появления в Латвии беженцев из Польши Заволоко оказывал свое содействие какому-то старообрядческому начетчику (церковнику), бежавшему в Латвию из Вильно. Пребывание этого беженца в Риге не могло не вызвать — логично рассуждая — известной антисоветской агитационной компании в кругах местной Гребенщиковской Старообрядческой общины.
О связях Заволоко с русскими монархистами у меня данных нет.
(подпись) Владимир Корти
Вопрос: Вами в 1956 и 1957 году поданы две жалобы с просьбой о пересмотре вашего дела. Что вы желаете показать по существу этих жалоб?
Ответ: Я был арестован в октябре 1940 года и обвинен в шпионской деятельности против Советского Союза <...>. Единственная моя вина в том, как это я сам понимаю, что я с 1930 — 1931 год состоял в организации “Сокол”. Но из этой организации я вышел сразу же, как понял, что она принимает уклон в сторону политической деятельности.
Вопрос: На допросе 19 ноября 1940 года вы показали, что с 1920 по 1921 г. состояли в белоэмигрантской организации “Русских студентов- эмигрантов”, которая примыкала к организации Русский Общевоинский Союз. Какую конкретно деятельность вы тогда проводили?
Ответ:<...> Действительно, с 1920 по 1921 год я состоял в организации “Русских студентов-эмигрантов”. В то время эта организация политической и тем более антисоветской деятельностью не занималась, а устраивала молодежные вечера с танцами для сбора средств нуждающимся студентам и бывшим студентам. О том, что эта организация белогвардейская и якобы примыкала к белогвардейской организации “Рсский Общевоинский союз”, я показаний не давал и такие формулировки записаны следователем, а я протокол подписал потому, что во время следствия часто проводились ночные допросы и днем также не давали спать. В 1922 году я поступил в Пражский университет, где учеба для славян была бесплатной, и там в 1927 году закончил юридический факультет. В период учебы я посещал различные открытые вечера, где читались лекции как с правым, так и с левым уклоном. В том числе я слушал лекции, проводимые и белогвардейской организацией “Голипалис”, но сам я ни к одной из этих организаций не примыкал. В монархической организации “Высший монархический совет” я не состоял и журнал “Двуглавый орел” в Режицу никому не высылал. Каким образом я подписал такие показания, сейчас не помню, но следователь на все мои возражения обычно заявлял, что я оправдаюсь на суде, но на суд меня не вызывали, а осудили Особым совещанием.
Вопрос: Расскажите о вашей связи с белогвардейцем Зуровым.
Ответ: Зурова я знаю с 1921 года. О том, что он примыкает к белогвардейским организациям, я узнал в Чехословакии в этом же году. Мне было известно, что он стоит на антисоветских позициях, однако я дружбы с ним не порывал до тех пор, пока он мне не предложил встать на путь конкретной борьбы с советской властью.
Вопрос: Расскажите подробнее о предложении Зурова.
Ответ: В 1927 году я вернулся из Праги в Ригу и Зуров помог мне устроиться техническим секретарем в редакцию газеты “Слово”. В этой газете публиковались иногда статьи и с антисоветскими выпадами. Но сам я этим не занимался, а выполнял лишь техническую работу (24). Летом
1928    года Зуров пригласил меня к себе на квартиру, но зачем конкретно, не сказал. В то время он проживал на улице Мариинской (в настоящее время Суворовская), номер дома и квартиры не помню. Там, кроме самого Зурова, было еще 5-6 человек, что это были за лица, я не рассмотрел. Зуров мне предложил принять участие в борьбе с советской властью: пойти с группой лиц в СССР с контрреволюционными целями и обещал за это 50 ООО рублей. Я категорически отказался от его предложения и с тех пор прекратил с ним все взаимоотношения.
Вопрос: От кого и какую контрреволюционную литературу Вы получали?
Ответ: Примерно с 1927 по 1930 год мне из Парижа и из Праги присылали книги, газеты и листовки контрреволюционного характера. Часть из этой литературы я читал, но большинство из этой литературы я сжигал, не читая. Какие именно организации мне присылали эту литературу и с какой целью, я не знаю. Я эту литературу никому читать не давал. Адрес мой могли знать потому, что я редактировал журнал “Родная старина”, который распространялся и за границей, и на обложке
был указан мой адрес. Возможно, они надеялись на мою помощь в распространений контрреволюционной литературы, так как некоторые издания присылали в 2-3 экземплярах, но как уже указано выше, я эту литературу всю сжигал.
Вопрос: Когда и какие лекции вы читали для членов организации “Скаутов” и “Соколов”?
Ответ: В 30-х годах я часто выступал с докладами по культуре. На политические темы я никаких докладов и лекций не читал.
Вопрос: Какое отношение вы имели к организации “Борьба за Россию”?
Ответ: В организации “Борьба за Россию”, центр которой находился в Праге, я не состоял и никакой помощи этой организации не оказывал. Мне было известно, что к руководству этой организации близок Цуриков, и Зуров имел намерение втянуть меня в эту организацию и поддерживать через меня связь с Цуриковым. Но я никакой переписки с ним не вел, так как понимал, что они ставят политические цели, то есть свержение советской власти в СССР. Я от того был далек и на такие дела идти не соглашался. С Цуриковым я в Праге был связан по работе в Педагогическом бюро, где Цуриков был секретарь, а я ведал архивным отделом. Но никакой политической деятельностью там мы не занимались.
Вопрос: Из показаний Арцимовича усматривается, что вы имели непосредственную связь с центром организации “Борьба за Россию” и претендовали на руководство этой организацией в Латвии. Подтверждаете ли вы это?
Ответ: Показания Арцимовича от 1 октября 1940 года я прослушал, но эти показания неправильные. Во-первых, я никогда не был белоэмигрантом, а все время проживал в Латвии. В организации “Борьба за Россию” я никогда не состоял и на руководство этой организации в Латвии не претендовал. Никакой связи с этой организацией не поддерживал. Насколько помню, Зурову я согласия на руководство организацией “Борьба за Россию” не давал и это была только личная затея Зурова, с чем я не соглашался.
____________________________________________
ПРИМЕЧАНИЯ
1.    Н.Е.Андреев. То, что вспоминается. Том II. Таллинн. “Авенариус”. 1996. С.48.
2.    См., например: Э.Мекш. И.Н.Заволоко — подвижник старообрядчества в Латвии. — Revue des Études slaves. Paris. LXIX/1-2. 1997. P.89-98.
3.    См. разыскания Н.Пазухиной, отраженные в статье: Н.Кагайне. С верой далеких предков. — “СМ-Сегодня”. 1997. 10-16 янв. С. 13.
За. См.: ГИА Латвии. Ф.247. On. 1. Ед. хр. 5. Л. 12 об.; ед. хр. 68, л. 127 об. Ср. прим. 8.
4.    См.: С.Лыба. Рукотворный памятник. — “СМ”. 1990. 25 марта. С.6.
5.    См.: У.У. Союз русских студентов в Ч.С.Р. — “Годы”. Прага. 1926. № 3. С. 26.
6.    См. об этом: “Общее собрание Русского национального объединения”. — “Слово”. 1927. 5 мая.
7.    На момент ареста отец И.Н.Заволоко, Никифор Максимович Заволоко, 73-х лет — призреваемый Резекненской кладбищенской богадельней; мать — Киликия Михайловна Заволоко, 65 лет, — занималась розничной торговлей мяса на Центральном рынке в Риге. Известно, что родители И.Н.Заволоко находились с какого-то времени 1! разводе. Большинство биографов Заволоко по преданию и из “житийных” соображений относят развод к раннему детству мальчика, чему отчасти противоречит семейная фотография (см.: Информационный сборник “Старовер”. № 11. Р. 1997. С.36). По другим сведениям, родители Заволоко развелись, когда их сын учился в Праге (См.: Т.Константинова. Пророк в своем отечестве. — “Резекненские вести”. 1997. 19 июля).
8.    Речь идет о Петровско-Разумов- . ской Академии. Ср. допрос 10 октября:
“Во время февральской революции 1917 года из Риги переехал в гор. Москву и в 1918 году поступил студентом Петровско-Разумовской академии. В академии я учился всего полгода и, когда немцы эвакуировались из Латвии, а Красные войска заняли Ригу, я в качестве беженца из Москвы прибыл в Латвию (в Ригу) <...>”.
9.    Речь идет о Национально-демо- кратическом Союзе русских граждан Латвии.
10.    Ср.: Отклик. Альманах русской молодежи. Р. Изд. Союза русской молодежи при Р.Н.Д.С. в пользу фонда кассы взаимопомощи. <9 марта> 1921.
11.    Ср.: “7 августа 1921 года состоялось собрание инициативной группы русских студентов в Риге, на котором было положено начало “Обществу Русского студенчества в Латвии” (Н.З<аволо>ко. Русское студенчество в Латвии. — “Студенческие годы”. Прага. 1922. № 1. Июнь. С.ЗО; ср. там же: 1923. № 2. С.37; 1924. № 4. С.39; 1925. № 2. С.27. См. еще: Деятельность “О- ва русского студенчества в Латвии”. — “Маяк”. Рига. 1922. 7 авг. С.4).
12.    Енш Арнольд Арнольдович (1899, Ярославль — 1936, Прага), один из учредителей общества русских студентов. С 1923 г. — в Праге, где окончил РЮФ, занимался общественной и литературной деятельностью, входил в редколлегию “Бюллетеня Союза русских военных инвалидов в Чехословакии”. См. о нем: И.Н.Заволоко. Светлой памяти А.А.Енша. — “Сегодня”. 1936. 23 февр. С. 16; Труды русской, украинской и белорусской эмиграции, изданные в Чехословакии в 1918-1945 гг. Т.1. Ч. 3. Praha. 1996. № 4025.
13.    До середины 1931 г. у И.Н.Заволоко был так наз. Нансенов- ский паспорт.
14.    Возможно, имеется в виду генерал Шнабель. См. о нем: A.Stranga. Krievu labējās monarhistiskās organizācijas Latvijā. — “Latvijas jaunatne”. 1991. 30. aug,
15.    Надо: осенью 1921.
16.    Судя по косвенным данным, в 1922 г. И.Н.Заволоко оставил Карлов университет и поступил на Русский юридический факультет, который в 1922 г. был основан русской эмиграцией в Праге как вне государственное, частное учебное заведение, финансировавшийся чешским правительством. Предполагалось, что РЮФ будет готовить правоведов, способных работать как в условиях освобожденной от большевиков России, так и в странах русского рассеяния. На деле — поскольку почти весь курс обучения был построен по дореволюционной программе, большинству его выпускников не пришлось служить по специальности. Как вспоминал Д.Мейснер, “окончившие факультет юристы<...> никому в мире не были нужны <...>, а дипломы факультета были в самом подлинном смысле всего лишь “клочками бумаги” (Д.Мейснер. Миражи и действительность. М. Издательство Агентства печати Новости. 1966. С. 169). И.Н.Заволоко на допросах по-разному отвечал на вопрос о своем образовании: “Высшее юридическое. Юрид. фак. в Чехосл., в Праге, в 1927”; “По окончании Пражского университета <...>”. Из показаний В.Корти следует, что в политической полиции Заволоко считали окончившим Русский юридический факультет. Об этом же говорит и список профессоров И.Н.Заволоко: напр., С.Н.Булгаков, С.В.Завадский. Никто из них не преподавал в Карловом университете, все они читали лекции на РЮФ. Откуда неопределенность в показаниях Заволоко? Возможно, он полагал, что пребывание в Карловом университете, с точки зрения следователя, менее преступно, нежели обучение на РЮФ, в сугубо эмигрантском учебном заведении. Не исключено, что в обиходе студенты РЮФ именовали себя студентами Карлова университета, патронировавшего первое высшее учебное заведение русской эмиграции.
17.    Возможно, речь идет о В.Т.Рафальском, председателе “Русской беседы” в Праге.
18.    Ср. допрос 10 октября:
“Вопрос: Почему вы не стали работать по специальности юриста?
Ответ: С одной стороны, латвийские власти мне запрещали работать по специальности юриста, с другой, я не стал работать из религиозных побуждений.”
Отметим, что Заволоко, не являясь на 1927 г. латвийским подданным, не имел права на ряд занятий, в том числе — адвокатской практикой. Заволоко получил гражданство только в 1931 г., тогда же баллотировался в Сейм по списку православных и “правых” старообрядцев.
19.    Должно быть: в 1930.
20.    О названных здесь обществах см. работы Т.Фельдман в сегодняшней рижской печати.
21.    Речь явно идет о событиях конца мая — начала июня 1919 г., когда занявшие Ригу войска фон дер Гольца проводили “чистку” города от сторонников советского правительства П.Стучки.
22.    См. прим. 11.
23.    Речь идет о В.И.Власьеве, члене Союза русских студентов, сотруднике молодежных и студенческих журналов в Праге. См. о нем; И.Никифоров [Заволоко). О неисправимых “отцах”. — “Слово”. 1927. 8 мая. Ср.: В.Власьев. “Второе поколение”. Русская интеллигенция и ее задачи. — “Наша Газета”. Рига. 1932. 20 марта.
24.    В 1927-1928 гг. И.Н.Заволоко опубликовал в “Слове” более десяти статей за подписью “О”, “Иван Никифоров” (См.: Ю.Абызов. Русское печатное. слово в Латвии. 1917-1944 гг. Биобиблиографический справочник. Ч.И. Stanford. 1990. С.82).