Авторы

Юрий Абызов
Виктор Авотиньш
Юрий Алексеев
Юлия Александрова
Мая Алтементе
Татьяна Амосова
Татьяна Андрианова
Анна Аркатова, Валерий Блюменкранц
П. Архипов
Татьяна Аршавская
Михаил Афремович
Василий Барановский
Вера Бартошевская
Всеволод Биркенфельд
Марина Блументаль
Валерий Блюменкранц
Александр Богданов
Надежда Бойко (Россия)
Катерина Борщова
Мария Булгакова
Ираида Бундина (Россия)
Янис Ванагс
Игорь Ватолин
Тамара Величковская
Тамара Вересова (Россия)
Светлана Видякина
Светлана Видякина, Леонид Ленц
Винтра Вилцане
Татьяна Власова
Владимир Волков
Валерий Вольт
Константин Гайворонский
Гарри Гайлит
Константин Гайворонский, Павел Кириллов
Ефим Гаммер (Израиль)
Александр Гапоненко
Анжела Гаспарян
Алла Гдалина
Елена Гедьюне
Александр Генис (США)
Андрей Германис
Андрей Герич (США)
Александр Гильман
Андрей Голиков
Борис Голубев
Юрий Голубев
Антон Городницкий
Виктор Грецов
Виктор Грибков-Майский (Россия)
Генрих Гроссен (Швейцария)
Анна Груздева
Борис Грундульс
Александр Гурин
Виктор Гущин
Владимир Дедков
Оксана Дементьева
Надежда Дёмина
Таисия Джолли (США)
Илья Дименштейн
Роальд Добровенский
Оксана Донич
Ольга Дорофеева
Ирина Евсикова (США)
Евгения Жиглевич (США)
Людмила Жилвинская
Юрий Жолкевич
Ксения Загоровская
Евгения Зайцева
Игорь Закке
Татьяна Зандерсон
Борис Инфантьев
Владимир Иванов
Александр Ивановский
Алексей Ивлев
Надежда Ильянок
Алексей Ионов (США)
Николай Кабанов
Константин Казаков
Имант Калниньш
Ирина Карклиня-Гофт
Ария Карпова
Валерий Карпушкин
Людмила Кёлер (США)
Тина Кемпеле
Евгений Климов (Канада)
Светлана Ковальчук
Юлия Козлова
Андрей Колесников (Россия)
Татьяна Колосова
Марина Костенецкая, Георг Стражнов
Марина Костенецкая
Нина Лапидус
Расма Лаце
Наталья Лебедева
Димитрий Левицкий (США)
Натан Левин (Россия)
Ираида Легкая (США)
Фантин Лоюк
Сергей Мазур
Александр Малнач
Дмитрий Март
Рута Марьяш
Рута Марьяш, Эдуард Айварс
Игорь Мейден
Агнесе Мейре
Маргарита Миллер
Владимир Мирский
Мирослав Митрофанов
Марина Михайлец
Денис Mицкевич (США)
Кирилл Мункевич
Николай Никулин
Тамара Никифорова
Сергей Николаев
Виктор Новиков
Людмила Нукневич
Константин Обозный
Григорий Островский
Ина Ошкая
Ина Ошкая, Элина Чуянова
Татьяна Павеле
Ольга Павук
Вера Панченко
Наталия Пассит (Литва)
Олег Пелевин
Галина Петрова-Матиса
Валентина Петрова, Валерий Потапов
Гунар Пиесис
Пётр Пильский
Виктор Подлубный
Ростислав Полчанинов (США)
Анастасия Преображенская
А. Преображенская, А. Одинцова
Людмила Прибыльская
Артур Приедитис
Валентина Прудникова
Борис Равдин
Анатолий Ракитянский
Глеб Рар (ФРГ)
Владимир Решетов
Анжела Ржищева
Валерий Ройтман
Яна Рубинчик
Ксения Рудзите, Инна Перконе
Ирина Сабурова (ФРГ)
Елена Савина (Покровская)
Кристина Садовская
Маргарита Салтупе
Валерий Самохвалов
Сергей Сахаров
Наталья Севидова
Андрей Седых (США)
Валерий Сергеев (Россия)
Сергей Сидяков
Наталия Синайская (Бельгия)
Валентина Синкевич (США)
Елена Слюсарева
Григорий Смирин
Кирилл Соклаков
Георг Стражнов
Георг Стражнов, Ирина Погребицкая
Александр Стрижёв (Россия)
Татьяна Сута
Георгий Тайлов
Никанор Трубецкой
Альфред Тульчинский (США)
Лидия Тынянова
Сергей Тыщенко
Павел Тюрин
Михаил Тюрин
Нил Ушаков
Татьяна Фейгмане
Надежда Фелдман-Кравченок
Людмила Флам (США)
Лазарь Флейшман (США)
Елена Францман
Владимир Френкель (Израиль)
Светлана Хаенко
Инна Харланова
Георгий Целмс (Россия)
Сергей Цоя
Ирина Чайковская
Алексей Чертков
Евграф Чешихин
Сергей Чухин
Элина Чуянова
Андрей Шаврей
Николай Шалин
Владимир Шестаков
Валдемар Эйхенбаум
Абик Элкин
Фёдор Эрн
Александра Яковлева

Уникальная фотография

Татьяна Барышникова-Гиттер в Рижском русском театре

Татьяна Барышникова-Гиттер в Рижском русском театре

ГДЕ ЗАПАД СХОДИТСЯ C ВОСТОКОМ

Светлана Ковальчук

«Даугава», 2000, №2
ОПЫТ ИНТЕРВЬЮ-РЕЦЕНЗИИ

Мы встретились с Валерием Александровичем Марковым накануне его 75-летия. Хотя мы знакомы уже много лет, но именно юбилей дал повод к разговору о многочисленных его книгах в различных областях философии — философии науки, теории познания, философской антропологии, философии языка. Только в последние годы выпущены такие его монографии: «Феномен случайности: Методологический анализ» (Рига, 1988); «Очерки по семиотике: Археология знаковых систем» (Рига, 1992); «Миф. Символ. Метафора: Модальная онтология» (Рига, 1994); «Мир человека и человек в мире: Антропоморфный универсум» (Рига, 1995); «Введение в метафилософию: Театр сознания» (Рига, 1996); «Ното incognitus: Аберрации о человеке» (Рига, 1997); «Антропос: Изваяние невозможного» (Рига, 1999).
Книги Маркова приобрели известность во многих странах мира. Имя В.А.Маркова отмечено в American Biographical Institute (США), как значимое для современной философии.

Ковальчук. Вы очень любите помещать в книгах многочисленные эпиграфы. Так вот, эпиграфом к нашему диалогу послужит пассаж из статьи Андрея Белого «Символизм как миропонимание» (1903 г.): «Столетия верили в возможность научно-философского решения вопросов бытия. Сколько титанов воздвигало твердыню, чтобы взобраться на нее. Или времена борьбы между богами и титанами опять повторились? Или опять они низвержены в Тартар? Где оно — наше прошлое? Почему земля заколебалась под нами? Откуда невольные слезы? Дорогие имена, дорогие заблуждения». Минуло почти 100 лет. И опять хочется воскликнуть: «Дорогие имена, дорогие заблуждения». Но вот Вы нашли для себя символ (образ, знак) для выражения состояния философского знания в XX столетии. В Ваших монографиях витает (или обитает) дух апокалипсической картины Пикассо «Герника». Что, эта картина стала для Вас символическим выражением судьбы человеческого духа, всей сферы культуры, науки, религии, философии на изломе тысячелетий? Почему?
Марков. Девиз автора — не «Герника»: это же проходной образ, уже стершийся. Необходимо вглядываться в будущее и предугадывать новые миры. А девиз вот какой: «Начни творенья путь с начала» (это из «Фауста»),
Кто разобрался в философии истории? А в истории человеческого духа? Нельзя от этого уйти. Как сказал Кассирер, нам даны лишь «символические формы сознания». Отсюда неминуемо символизм в моих текстах.

ПРИМЕЧАНИЕ. Из книги «Миф. Символ. Метафора». «XX век — путь на Голгофу: эпоха глобальных катастроф, мировых войн и тоталитарных режимов, когда чуть ли не вся ойкумена стала полигоном для испытания социальных утопий. Человек двадцатого столетия задавлен «ужасами истории» и еще раз придавлен этническими дисбалансами. Бездуховность, смыслоутраты, крушение идеалов, чувство потерянности, отчуждение людей друг от друга и человека от самого себя — апокалипсические приметы времени. Витийствуют лжепророки. Достигает предельных уровней напряженность бытия: повсюду «хаос шевелится». Дискредитирована сама идея человека. Искусство — это исповедальная форма своей эпохи, если сама «исповедь» не заучена по готовым текстам. Современное искусство с его непредсказуемыми взлетами и суицидными устремлениями — функция отклика на безумную историю новейших времен. Отсюда «Герника»: взорванный мир человека и катастрофический образ исторического бытия, который пришел на смену утешительному прогрессизму».
Из книги «Введение в метафилософию». «Герника» для философии: руины дискредитированных, диффамированных систем и эпистем как пространство для возведения новых метафизических пирамид». Из книги «Антропос». «За пределами железной арматуры (т.е. логики — С.К.) (без которой не было бы никакой науки), смыслов и бессмыслицы (опять же логика), возможного и невозможного (в рамках логики возможных миров). Символы — вне критики «чистого разума», вне картезианского сомнения и ясности, вне доказательств и опровержений, вне абсурдизмов и каких-либо «измов» (классификаторы). Они сами по себе: язык бессознательного — Психокосмология как сновидение в правой гемисфере и во всем мире, где Майя».

Ковальчук. Читая Ваши последние монографии я бурно спорю с Вами, очень часто не соглашаюсь, возмущаюсь нигилистическим, критическим духом Ваших книг. Но одновременно подчас удивляюсь точности, лаконичности и образности суждений. Иначе говоря, монографии Маркова не оставляют меня равнодушной. Я склонна рассматривать их в общем потоке антифилософских тенденций, более всего обнаруживших себя в рамках мировой философии второй половины XX столетия. Как известно, эти тенденции были порождены теми выводами, итогами, которыми часто завершались дискуссии о науке. В круг обсуждаемых проблем входили, например: интеллектуальное содержание науки, этапы развития и законы научного знания, роль и место науки в культуре. Среди активных участников этих дискуссий — англо-американские философы С.Тулмин, Т.Кун, И.Лакатос, К.Поппер, М.Полани, П.Фейер-абенд, Р.Рорти. Одним из итогов дискуссий стало воззвание, призыв распустить «подобно Пенелопе» всю ткань теории познания — проблемы, методы, т.е. «философскую ткань», которая создавалась последние четыре столетия. П.Фейерабенд повел себя как анархист, призвав сбросить с пьедестала абсолютность Разума, все Универсалии Разума — этакие «абстрактные чудовища», как Обязанность, Долг, Мораль, Истина, и, наконец, сам Разум.
Вы как специалист в области философии науки, теории познания, были участником этих обсуждений. Веяния и тенденции мировой философской мысли всегда присутствовали в Ваших монография и статьях. А последние книги, на мой взгляд, свидетельствуют о том, что Вы мыслите в духе Тулмина, Фейерабенда.
Марков. Никаких «антифилософских» интенций у меня, конечно, нет. Наоборот: привязанность к философии со школьной скамьи. Но что есть ФИЛОСОФИЯ? Очистка авгиевых конюшен неизбежна и перманентна. «Негативизм» моих монографий — показной, выставочный. Это своего рода прием, как в литературе. Переверните его — получите поисковую ситуацию. Ведь «можно быть собой наоборот», как сказал Г.Ибсен в «Пер Гюнте». Нельзя бесконечно повторять заученные фразы. Критицизм? А как же еще?
ПРИМЕЧАНИЕ. Мы словно не договорились, не условились о терминах. Или В.А.Марков лукавил, уходил от ответа. Будто желал произвести впечатление более традиционного мыслителя, а не «бунтаря», коим он предстает в своих книгах. Отсюда и возникла невразумительность нашего диалога. А может быть она изначально была заложена в нем ввиду особо стиля мышления Маркова, его умением «играть» языком, словами и их смыслами. Своего рода словесная эквилибристика, намеренная усложненность. Игра в философию или подача философского текста как игры, ребуса, подчас трудно воспринимаемое нагромождение метафор и парадоксов. Как не раз писал сам В.А., стиль философствования (явно, неявно, интуитивно, перспективно) направляет читателя к «ландшафту души», обретшей форму текста (философского, литературного, поэтического ...). Может быть поэтому мой собеседник понял мой вопрос по-своему.
И все же, антифилософская интенция присутствует в монографиях Маркова. Ведь он «вывел» емкую формулировку «метафизика — есть грехопадение мифа». И он «восстает» против традиционных, академических философских систем, против «алтарного» статуса философского Текста, против его (текста) претензии на обладание абсолютом.
Из книги «Антропос»: «Истина, как абсолют, одинока в метафизических пространствах, где морозные сферы абстракции и свободный пробег для конструкций, деконструкций и обструкций по отношению к иному и прочему. Все существенные философемы вращаются вокруг маркированных алтарных имен: жреческий синдром — поклонение, ритуал (категориальный или просто вербальный: «похищенные» языки) и возложение лаврового венка на свои интенции, протенции, интроекции и инвенции».

Ковальчук. В Вашей монографии «Homo Incognitus.» весьма убедительно показано, какие неисчислимые беды принесли человечеству достижения науки. Но разве наука не есть свидетельство человеческого разума? Мы вступили в эпоху, когда развивается (или плетется, ес
ли угодно) всемирная компьютерная паутина, способная и образовывать людей и их незримо объединять. Всеединять?
Марков. Наука — триумф, от которого не уйдешь. Но за все апофеозы человечество расплачивалось дорогой ценой. Мы вступаем в эпоху ИНФОРМАТИКИ. А что останется от человека? Всеединство через посредство компьютера? Все верно — с точностью до наоборот. Массовый популяционный суицид — беспрецедентный и неподъемный ни для человеческого разумения, ни для человеческого, ни для божественного провидения. Если человек будет брошен на «съедение» компьютерам, то обернется это деперсонализацией индивидуаций, социальной машинерией.

ПРИМЕЧАНИЕ. Валерий Александрович упорно пишет свои монографии чернильной ручкой на белых листах бумаги, отдает исправленный, отредактированный им самим текст машинистке, а уж затем несет в типографию. Помощь машины между собой и текстом не признает.
Из книги «Антропос»: «Наука? Она не выпадает из нашей общей обреченности: существовать и бытийствовать, сооружать зиккураты и витийствовать — жить в реальном мире, где сама «реальность» (физическая, эстетическая, логическая, сакральная) выстраивается человеком. Мир должен быть создан (презумпция метафизическая) как образ мира; все остальное потом — одиссея странствий, просветлений, затемнений, умствований и безумств.»
Сама фраза у Маркова закавычена. «Устои рушатся в провалы»: эрозия человеческого фактора. Новое великое оледенение, где уходит в палеонтологию наша зефирная и эфирная Психея под истерические вопли шок-шоу и массированное наступление компьютерного интеллекта».

Ковальчук. Вы утверждаете, что Все течения и учения претендуют на Истину, но свою собственную: монопольную и краеугольную, алтарную и унитарную. А отсюда, как неминуемое следствие, явная и скрытая вражда к альтернативным умствованиям, системам и основоположениям. Иначе, борьба за существование — выживание и преобладание метафизических систем, идей с видами на обладание абсолютом, абсолютной истиной. Вы, фактически, «презираете» претензию философских систем на всезнание, полноту и элитарность, а более всего, заключение мира — целого мира — в систему. Я согласна, процесс развития философии насыщен такого рода идейным противостоянием, скрытым или явным диалогом несовместимых мировоззрений. Но я настораживаюсь при чтении Ваших историко-философских экскурсов, направленных как бы на опровержение разных философских систем. Более того, меня не убеждает «уравнивание» идей, к примеру, Б. Спинозы и мистической философии Востока — суфизма. Наконец, я просто восстаю против беглой, уложенной в отдельные многочисленные предложения, критики в адрес т.н. негативной теологии — апофатизма, богатейшей религиозно-философской традиции, к которой принадлежали св.Дионисий Ареопагит, св.Григорий Палама, Н.Кузанский и т.д. Ведь Православная церковная традиция питается апофатической теологией.
Я не могу решить, что движет Вами: то ли философское отчаяние; то ли взывание, вопреки Вашему критизму и нигилизму, к «единствующему Единому»; или же все-таки сознательная позиция философского синкретизма?
Марков. В историко-философской эпопее слишком много претенциозности (не говорим о ее позитивном содержании). На пороге нового тысячелетия у нас складывается «постмодерное» мышление, и многие завещанные нам матафизические доктрины утратили свой «шарм». Что касается «эгалитаризма» (Спиноза и Восток), то ведь все тексты автора в области философской антропологии — это в совокупности очень большое ЭССЕ, где изобилие сравнений, сопоставлений, сближений, метафор, аллюзий и т.п. Таковы законы жанра. Никаких «доказательств» или «академизмов». Философия, помимо всего прочего, это «язык». По Витгенштейну', одна из языковых игр. У автора — алиби.
Что касается апофатики (как теологемы) — не наш вопрос. В любое значащее слово можно вложить весь мир. Тем более в «апофатику».
«Философский синкретизм»? Почему бы и нет. Гениальный Гете был «язычником», не покидая конфессиональности. «Одно прибежище возможно — целый мир» (Поль Элюар). Но попытайтесь совместить «Гернику» (у греков — Сфарагмос) с неосинкретизмом. Не в духе Блаватской. Ближе к делу — Кришнамурти.

ПРИМЕЧАНИЕ. Опять в нашем диалоге случилось непонимание. Как писал Марков: «Смысл — тонкая пленка на границе вещей и слов: мембрана», «не бросайте его (т.е. человека —• С. К.) на растерзание Словесности!» А меня, как читателя, «бросили» и мембрану смысла, растянули до неузнаваемости. Для меня апофатизм, апофатическая теология это прежде всего путь Богопознания. Отсюда мое внутренне сопротивление, недоумение при чтении в книгах Маркова традиционно христианских терминов («апофатика», «соборность», «согириология»), вдруг обретших смысл подчас весьма далекий от церковной традиции.
Но все прояснилось, когда было произнесено имя теософа, учителя мира, наконец, мессии Джидду Кришнамурти (будды любви). Может быть, у В.А. от Кришнамурти отношении к слову не как к реальности, а как к иллюзии, как к покрывалу Майи. Наверно от будды любви идеи об ограниченности прошлого — прошлых философских
систем, и утверждение истины как страны без дорог.
Слово-ключ для понимания работ Маркова — синкретизм. Синкретизм как условие языкотворчества, расширение слова не только до смысла целого предложения, но и вложение в слово целого мира.
И, наконец, от Блаватской и Рерихов (этакая дань интеллектуальной моде) — религиозный синкретизм Валерия Маркова.

Ковальчук. Мой следующий вопрос может быть и покажется уже лишним, но все же я хочу задать его. После окончания Второй мировой войны C.JI.Франк нашел в себе силы написать философский труд с оптимистическим названием «Свет во тьме». В Ваших монографиях, напротив, совершенно отсутствует евангельская надежда на Свет во тьме. Вы, напротив, настоятельно предлагаете «Спуск в основания: Хаос, где Все. Вечное возвращение» ?
Марков. «Свет невечерний» светит всем. Сколько его упадет на астероид наш силикатный (и уйдет обратно: астрономически «альбедо»)
—    вопрос мало понятный.
«Спуск в основания»? Да он в нашей самости: «психоанализ».

ПРИМЕЧАНИЕ. Из книги Маркова «Антропос»: «Мы — дети Солнца и дети Тьмы; хаосогенны по истокам, но упорядочены культурными императивами. Культура образует пленочный (близкий к молекулярному) слой, готовый вот-вот разорваться, раствориться, испариться и сбросить на нули все исторические приобретения. Испаряются звезды в звездных системах. Испаряется человечность на всемирном игралище и торжище людском. «Дивный новый мир». В синхронии и диахронии Мы как Одно (популяция и констелляция пост-атропоидов на геоиде). Произошли. Мы (наблюдатели, вздыхатели о жизни беспечной здесь и вечной там) проснулись в Поднебесной, которая на астероиде силикатном (геохимически) и для нас бесплатном. Terra, где ось с наклоном вкось, предзаданная эклиптика и квинтэссенция трансценденций, опалесценций и провиденций — коронарное сияние занебесных симулякров. Мы — Homo faber от Homo habilis — стали фактором геологическим, хотя по этому случаю (мы не играем в эти карты — сама вселенная, если не выше) пришлось расстаться с фактором человеческим в его высоком понимании, теперь уже смутно различимом (анамнесис) под обломками «Герники» (реликты высоких культур) и под знаком Хаосомики вместо звезды Вифлеемской, которая не светит уже в пустоте вселенской и в пустыне человеческой».

Ковальчук. Какова перспектива антропоса?
Марков. Я уклоняюсь от этого вопроса. Только что вышла книга Э.Тоффлера «Третья волна». Автор — известный американский футуролог.

ПРИМЕЧАНИЕ. Из книги «Антропос»: «Еще Санчо Панса — простец, мудрец и оруженосец — говорил своему господину: будем уповать на Бога, «ему одному известно все, что случится в этой юдоли слез, в нашем грешном мире, где ничего не бывает без примеси низости, плутовства и мошенничества». Не только в качестве примеси, но и в чистом, даже трудно выразимом, виде указанные субстанты имеют место и всегда уместны в социальной органике, где Сатана не за Крестом прячется, а вперед него высовывается. По сути «в этой юдоли слез» все дозволено, и никакие проповеди, заповеди, исповеди, проекты и прожекты ничего изменить не могут. Для «нового человека» нужна совсем другая глина, иная плоскость эклиптики, еще не приснившаяся никому планета и земная ось, не повернувшаяся вкось».
Из книги «Homo Incognitus»: «Что же нам осталось? Стоицизм? Это примитивно. Оптимизм? Наивно. Dasein und Sein? Языковые игры. Всегда с нами нулевая метафизика и с ней поэтическая строка (вместо «фундаментальной онтологии» [Хайдеггера — С. К.]): «Узнаю тебя жизнь, принимаю...» А. Блок.

Ковальчук. Ваше пристрастие к поэзии весьма заметно. Вы знаток русской поэзии, особенно поэзии русских символистов.
Марков. Поэзия по своему происхождению — это слово, обращенное к богам. Немецкие романтики искали сближений философии с поэтическим творчеством. Лирическая поэзия — это «раскованная» метафизика, которая в душе человека.
Но «изящная словесность», с другой стороны, ближе всего подходит к мифу. При этом мы наблюдаем странную инверсию: миф, по семиологической характеристике Р.Барта, есть похищенный язык. (Таким похищенным языком является и философия.) Если миф стремится к созданию ультра-значений, к расширению первичной системы, то поэзия, наоборот, пытается отыскать инфра-значения, т.е. дойти не до смысла слов, а до смысла самих вещей, до самой сути, до глубины предмета. Однако подобные литературные интенции порождают новый миф. По отношению к обычному языку поэзия выступает как некий «антиязык». Все поэтические новации «мифологизируются», в результате чего они становятся средством означивания самого концепта «поэзия». Современный Парнас непредсказуем и эгоцентричен. Ниспровержение «письма» — настоящий бунт в «изящной словесности», которая отказывается от своего традиционного стремления к изяществу. Это попытка отринуть литературу как мифологическую систему. Но миф всегда торжествует.

Ковальчук. Русской философии Вы «избегаете». В Ваших монография редко встретишь цитату из русского любомудрия. Но при этом обстоятельно знаете современную французскую философскую мысль.
Тексты книг насыщены многочисленными ссылками на Ж.Делеза, Ж.Деррида, Г.Башляра, Ж.Лакана, Ж.-П.Сартра. Ж.Батая, Ж.Маритена, А.Камю и т.д. Более того, использовали в своих монографиях литературные приемы современных французских романистов (я имею ввиду Жоржа Перека и его роман «Человек, который спит»),
Марков. Адекватная история русской философии еще ждет своего историка. И, безусловно, магнетизм французской философской школы от середины этого века к нам более всего повлиял на меня. Это плеяда действительно блестящих мыслителей, утонченных, экстравагантных, а где-то и не вполне вразумительных («археписьмо»).

ПРИМЕЧАНИЕ. Одна из идей В.А., которую он неотступно проводит из книги в книгу заключена в соединении, вернее, в возврате современной, главным образом, французской философии, литературы к первоистокам более древним, чем греческая (западноевропейская) философия — к буддизму (необуддизму).
Из книги «Мир человека и человек в мире»: «На Востоке не было ни «экзистенции», ни «трансценденции» в их европейском понимании. Буддизм. Человек должен победить демонов, которые связывают его с обычным существованием. Вот они: иллюзия личности, гедонизм, ненависть, привязанность к Земле, самодовольство, невежество — всего их десять. Это путь к Великой Истине и Просветлению. В пределе Нирвана как особое состояние человеческого духа. Движущая сила — это жажда бытия: космический принцип и таинство. Нирвана — итог беспрецедентной (неизвестной на Западе — греческом, христианском и фаустианском) борьбы человека со своей «неподлинностью» за истину космического бытия. Может быть, Нирвана уже постбуддийская нашла свое место в развитии мировой философской мысли».
Из книги «Антропос»: «Фундаментальная онтология» [М.Хайдеггера — С.К.] <...> изначально не светит собственным светом, будучи простым эпизодом в истории западноевропейской метафизической (логоцентрической) риторики. Археписьмо, основанное на «различениях» (Жак Деррида), это Гераклитова река и воспоминания о буддийской логике. Тень Логоцентризма, изысканно препарированная».

Ковальчук. Каковы, на Ваш взгляд, перспективы развития философии?
Марков. Общий интерес к философии в наш электронно-компьютерный век, к сожалению, будет падать. Надо культивировать произрастание новой элиты («постметафизической»), чтобы «свеча горела». Кстати, философия — столько же наука, сколько искусство (искусство мыслить и создавать Тексты, значимые).